Ричард Мэтисон - Я – легенда

– Я совершил это почти три года назад. И до сих пор помню, это все еще со мной. Что я могу поделать? Что я могу поделать? – Он стукнул кулаком по бару, вновь отдавшись горестным воспоминаниям. – Сколько ни старайся, невозможно ни забыть… ни… ни свыкнуться… ни отделаться от этого!

Он запустил руки себе в шевелюру; пальцы его тряслись.

– Я знаю, что вы сейчас чувствуете, знаю. Вначале я не… я не доверял вам. Я был как за каменной стеной – замкнулся в своей маленькой раковине. А теперь… – Он медленно, с сокрушенным видом покачал головой. – В одну секунду все исчезло. Привычка, безопасность, покой – все пошло прахом.

– Роберт.

Ее голос тоже срывался.

– Что мы такого натворили, чтобы заслужить это наказание? – спросила она.

Он судорожно втянул в себя воздух.

– Не знаю, – ответил он с горечью. – Этому нет разгадки, нет причин. Просто так все сложилось.

Теперь она стояла совсем близко. И нежданно, без колебаний, он прижал ее к своей груди – и они сделались просто двумя людьми, крепко обнявшими друг друга посреди беспредельной ночи.

– Роберт, Ро-берт.

Ее руки скользили по его спине, ласкали, щипали кожу, его пальцы крепко вцепились в ее тело, его лицо с зажмуренными глазами зарылось в ее теплые, мягкие волосы.

Их губы надолго слились, ее руки в каком-то отчаянном объятии обвились вокруг его шеи.

Они сидели во тьме, прильнув друг к другу, как будто в их телах собралось все тепло мира; и это тепло они должны были разделить поровну. Он чувствовал кожей трепет ее вздымающейся и опускающейся груди. Она жалась к нему, обхватив руками его тело, терлась лицом о шею. Его огромные пальцы неуверенно перебирали ее волосы, лаская шелковистые пряди.

– Мне очень стыдно, Рут.

– Стыдно?

– За то, что я был с тобой так жесток, что не доверял тебе.

Она молчала, крепко уцепившись за него.

– О, Роберт, – сказала она немного погодя. – Как же это несправедливо. Как несправедливо. Почему мы еще живы? Почему не все мы умерли? Лучше было бы всем нам умереть…

– Ммм, – произнес он, ощущая, как сердце и разум наполняются любовью к ней. Словно ручей пробился сквозь завалы. – Все будет хорошо.

Он почувствовал, как она молча замотала головой, не переставая прижиматься к нему.

– Будет, будет, – проговорил он.

– Разве это возможно?

– Все будет, – сказал он, хотя знал, что на самом деле неспособен этому поверить, хотя знал, что такие слова ему диктует лишь счастливая развязка сегодняшнего неприятного вечера.

– Нет, – выдохнула она. – Нет.

– Не нет, а да. Все будет. Все будет, Рут.

Он не знал, сколько они так просидели обнявшись. Он забыл, который нынче час и век, забыл, где они находятся; ничего не было – только они двое, вместе, так нужные друг другу, двое уцелевших посреди черного ужаса, слившиеся в объятиях, потому что нашли друг друга, нашли.

Но тут ему захотелось сделать что-нибудь для нее, помочь ей.

– Пойдем, – сказал он. – Пойдем, проверим тебя.

Рут напряглась всем телом в его объятиях.

– Нет, нет, – поторопился он сказать. – Не бойся. Я уверен, мы ничего не найдем. Но если что, я тебя вылечу. Я клянусь тебя вылечить, Рут.

Она глядела на него во мраке, не говоря ни слова. Поднявшись, Невилл потащил ее за собой, трепеща от волнения так, как еще не трепетал за все эти бесконечные годы. Он хотел вылечить ее, помочь ей.

– Позволь мне, – говорил он. – Я не причиню тебе вреда. Обещаю. Давай дознаемся. Давай выясним точно. Тогда мы сможем составить план и выполнить его. Я спасу тебя, Рут. Спасу. Или сам умру.

Напряжение не уходило из ее тела, она старалась выскользнуть из его объятий.

– Пойдем со мной, Рут.

Теперь, когда он не мог уже черпать силы в бесстрастности, никаких опор не осталось, и он трясся, как припадочный.

Невилл отвел ее в спальню. И, увидев при лампе, как она напугана, притянул ее к себе и погладил по голове.

– Все в порядке, – сказал он. – Все в порядке, Рут. Что бы мы ни обнаружили, все будет в порядке. Разве ты не понимаешь?

Он усадил ее на табурет; она сидела с совершенно отупевшим лицом, дрожа всем телом, пока он прокаливал иглу на бунзеновской горелке.

Наклонившись, он поцеловал ее в щеку.

– Все в порядке, – сказал он ласково. – Все в порядке.

Она зажмурилась, когда Невилл вогнал иглу в ее тело. Выдавив кровь на стеклышко, он ощутил физическую боль в своем собственном пальце.

– Вот так, вот так, – тревожно твердил он, прижимая к ранке на ее пальце клочок ваты.

Он чувствовал, что и сам не может совладать с дрожью. Сколько ни пытался, не получалось. Его пальцы еле управились с приготовлением препарата; он не отводил взгляда от Рут, все время улыбаясь ей, стараясь согнать с ее лица застывшую гримасу испуга.

– Не бойся, – сказал он. – Пожалуйста. Если ты заражена, я тебя вылечу. Обязательно, Рут, обязательно.

Она сидела молча, равнодушными глазами наблюдая за его работой. И только пальцы ее сложенных на коленях рук не знали покоя, то сцепляясь, то расцепляясь.

– Что ты сделаешь, если… если я окажусь такой, как они? – сказала она немного погодя.

– Точно не знаю, – ответил он. – Пока не знаю. Но мы можем применить многое.

– А что?

– Например, вакцины.

– Ты говорил, что вакцины не действуют, – сказала она слегка дрожащим голосом.

– Да, но… – Он умолк, положив стеклышко под микроскоп.

– Роберт, что ты мог бы сделать?

Когда Невилл наклонился над микроскопом, она спрыгнула с табурета.

– Роберт, не смотри! – внезапно взмолилась она.

Но он уже все увидел.

Он сам не заметил, что его дыхание прервалось. Его бессмысленный взгляд нащупал ее глаза.

– Рут, – выдохнул он потрясенно.

Его ударили деревянным молотком по лбу.

Голова Роберта Невилла разорвалась от боли, одна нога подогнулась. Валясь на бок, он опрокинул микроскоп. Правая коленка стукнулась об пол, и он недоуменно взглянул снизу вверх на ее искаженное страхом лицо. Молоток вновь опустился, и он вскрикнул от боли. Упал на оба колена и, ощутив под ладонями пол, повалился ничком. В ста милях от себя услышал ее задыхающийся всхлип.

– Рут, – промямлил он.

– Не надо было это делать! Я просила! – вскрикнула она.

Он уцепился за ее ноги, и она в третий раз опустила молоток, на этот раз угодив по основанию черепа.

– Ру-у-ут!

Руки Роберта Невилла стали ватными, соскользнули с ее икр, обдирая загар. Он упал лицом вниз, судорожно скребя пальцами по полу. В его голову хлынула ночь.

Когда он открыл глаза, в доме царила абсолютная тишина.

Сначала он так и лежал, ошарашенно созерцая пол. Потом, с испуганным мычанием, привстал. В голове словно взорвался пакет иголок, и Невилл вновь осел на холодный пол, прижимая руки к пульсирующему от боли черепу. Из горла вырывался какой-то дребезжащий вой.