В. Бирюк - Расстрижонка

«Нет ничего более драгоценного…». Пришёл день, когда я спросил у Боголюбского:

– Разве ты не пожертвуешь за это всем? Разве ты не отдашь за это душу свою хоть бы и Сатане?

Он не ответил. Но запомнил. Что даже для него, истинно православного государя, есть в мире вещи, дороже его собственной души

Уже на закате услышал, как по монастырскому двору прошла толпа мужчин, звякая оружием. Ну и хорошо: стража епископская убралась. Ёжику понятно, что оставлять особей «мужеска пола» в женском монастыре на ночь… Можно, конечно. Но это уже чуть другой уровень экстремальности. И последующей потери репутации в глазах окружающего православного населения.

Отзвонили вечерю, по двору прокатилась волна негромких голосов женщин, расходящихся по кельям своим. В сгущающихся сумерках вдруг качнулась воротина амбара:

– Ванечка. Где ты? Ваня… Ой!

Голос Манефы был полон тревоги, волнения и любви.

– Т-с-с…

Я аккуратненько свесился с балки и спрыгнул у неё за спиной. Вроде, за воротами нет никого.

– Ой, испугал-то как…

Она прильнула ко мне. И… И довольно скоро оттолкнула меня.

– Нет! Не надо! Не сейчас! Ваня! Господин мой! Пойдём! Софья ждёт!

Мда… Пришлось оторваться.

Как жаль! «Позавтракаем любовью» у нас получилось несколько… «блин — комом». Может, «поужинаем» лучше? «Ужин на двоих»…

– А она-то причём?

«Зачем нам кузнец? — Кузнец нам не нужен».

Как оказалось, Софья улучила минутку и переговорила с игуменьей «под рукой». Плакалась и просила помощи. Пребывая в неизбывном душевном волнении о детях своих. Ибо, по суждению её, князь Андрей послал за ней гонца потому именно, что с сынами беда неведомая случилась. Может, младшенький, Глебушка, заболел тяжко, злобной мачехой замученный. Может даже и в предсмертии своём — матушку единственную кличет, а её с Ростова не пускают, велят владыку ждать. А там дитё малое, роженное-няньченное…

Горькие слёзы матери, проливаемые о мучениях сыночка своего, тронули сердце Манефы. Софья же, отринув прежнюю свою высокомерную манеру, нижайше просила прощения у игуменьи за дурные дела и да злые слова, прежде сделанные и произнесённые. Даже и на колени пасть пыталася в раскаивании душевном. Ибо злобствовала по недомыслию, ибо, по приходу своему в обитель, полагала Манефу — «псом цепным владыкиным», а все упрёки её — стремлением злорадостным унизить да ущипить бедную инокиню, заточённую в монастырь волею сурового и жестокосердного Феодора.

Растроганная жалобными мольбами и горючими слезами бывшей княгини, мать Манефа и сама всплакнула с ней на пару. После же поклялась помочь душе страждущей. Для чего велела Софье ждать, после наступления темноты, у ворот монастырских, собравшися в дорогу.

В рассказе была деталь, которая мне показалась странной: а с чего это Софья пошла к нелюбимой ею игуменье просить помощи? Но Манефа просто объяснила: пребывающая в паническом беспокойстве о своих сыновьях мать — кинется упрашивать любого, кто, в её горячечном воображении, помочь может.

Другой вопрос: а что ж Софья — Сторожею не расспросила о сынах? — тоже получил правдоподобный ответ: «приставленная» монашка, видать, сразу мою спутницу захомутала, с княгиней поговорить толком не дала.

Манефа подгоняла меня, заставляя переодеться в принесённые ею тряпки. Подрясник, на мой вкус — весьма неудобен. Камилавка с кафтырём… да ещё большой тёмный платок сверху… Монастырская одежда ещё более «стреноженная», нежели просто женская. Нормально двигаться, видеть, слышать… просто дышать в ней — для меня проблемно.

Вспомнился мне Киев и Фатима, выгуливавшая «княжну персиянскую» по боярскому двору в пыльном мешке с решёткой-намордником из конского волоса. Смысл тот же: ничего не видеть, ничего не слышать, ничего никому не сказать. Ходить меленько, медленно, степенно, благочинно и благолепно, смирно и смиренно…

Смысл один — что инокине божьей, что наложнице гаремной: наряды — «укороченная узда». Чтобы — «смирилась подо мной».

Манефа подгоняла и поторапливала, тащила за руку, суетливо оправляя косо и неумело надетые тряпки.

– Ванечка, родненький, давай-давай, быстрее, не дай господи — увидит кто… вылезают посреди ночи из келий… не спиться им, бестолочам… пойдём-пойдём, миленький, в воротах убогая моя стоит… она вас до лодочки проводит… из города выведу… извини, родненький, только лодочку и смогла найти, самому грести придётся… вот серебра чуток на дорожку…

– Манефа, ты что-нибудь Софье про меня сказывала?

– Нет… как можно, миленький, я ж с прошлого раза помню — про тебя, про нас — ни слова… сказала — гонец княжеский… а кто, что… ой!

Из тени монастырских ворот нам на встречу шагнула довольно высокая крепкая женщина в тёмном монастырском одеянии.

– Так вот ты какой… гонец Андреев. Вещи свои возьми. Ярыжки владыкины у меня в сенях бросили.

Она подала мне узел. Знакомый. В нём всю дорогу хранились мои вещи, взятые из Боголюбова. Внутри прощупываются мои «огрызки»… кафтанчик «бронебойный»… мелочёвка… а вот горловина завязана не по-моему. Затянуто намертво.

– А как же сторожиха твоя? Не шумнёт?

– Не. Набегалась за день, орясина. Спит без задних ног.

Софья внимательно посмотрела по сторонам, негромко властно скомандовала:

– Поспешим же. Не то — прознают изверги.

Так я впервые увидел эту легендарную женщину. Слава о её красоте и уме пережила столетия. Множество летописей, слухов, сплетен, народных преданий приписывают ей преступления, которых она не совершала, и умалчивают о реально содеянном. О её влиянии на важнейшие события этой эпохи.

Так было в РИ. Однако в полной мере её таланты развернулись в моей АИ. Где я, зная и видя столь необычайного человека, просто не мог позволить себе оставить сей блистающий диамант втуне, не подобрать ей достойной оправы. Дела, чтобы и ей — по плечу и в радость, и мне, с Русью Святой — на пользу.

Манефа, вздрагивая от каждого шороха, вывела нас за ворота монастыря, и компания черниц, шелестя подолами, тёмной струйкой потекла по погружённым в темноту переулкам славного города Ростова Великого.

«Чёрное в чёрном».

Дамы периодически ойкали, охали и крестились, я — утирался. Всё-таки тащить два мешка — со своим «приданым» и с «тормозком на дорожку» — тёпло. Особенно — в этих… тряпках. А уж нае… споткнуться на здешних колеях в таком макси… и с занятыми грузом руками… м-мать!.. просто запросто!