В. Бирюк - Расстрижонка

При всём моем безграничном гумнонизме и общечеловекнутости — сочувствия к ним не ощутил. Почему-то.

Не смотря на множество эмоциональных высказываний этих «горлохватов и ухорезов», ситуация не прояснилась: я не был уверен ни в захвате Манефы, как мне померещилось сразу после их появления здесь, ни в роли Софьи в происходящем.

Свидетели в Боголюбово дружно говорили о добровольности обета и пострижения княгини. Собственная аналитика говорила другое. Но можно ли верить суждениям 21 века в веке 12? Корректны ли мысли атеиста о мотивах действий человека верующего? Измышления дерьмократа, либераста и, между нами, натурального простолюдина (в душе) и пролетария (повсеместно) — о допустимом и предпочтительном у аристократов?

Мне, к примеру, стреляться со стыда — никогда в голову… Не в смысле — пули, а в смысле — идеи. Им жить, видите ли, стыдно! Мне — стыднее умереть, дела не доделав.

Я хочу сперва увидеть смерть врага. А вот «белая кость» чуть что — что в висок, что в роток — постоянно. Как говорят.

Похоже, Сторжею — прибрали. Вероятно — и Хрипуна с лодочкой. Жалко: там вещички мои — «огрызки», зажигалка, наручники… И морду я ему набить собирался…

Плевать. «На весь век — одна голова» — русская народная мудрость. Ей и последуем.

Сидеть на жёрдочке, в смысле — лежать на балке, было скучно и неудобно. Хотелось кушать и пить. И вообще… Ску-у-учно.

Разные гипотезы, по поводу происходящего вокруг, возникали и тихо складывались стопочкой в моём мозгу. Поскольку не могли быть доказаны или опровергнуты. Полоса солнечного света из щели незакрытых ворот амбара постепенно сдвигалась. Светило дошло до зенита. Не в смысле футбольном, а в смысле астрономическом. И пошло себе дальше. А я ждал, прислушиваясь к звукам во дворе монастыря и бурчанию у себя в животе.

Вариантов было два: или придёт Манефа и… и чего-нибудь скажет. Или — не придёт. Тогда, как стемнеет, я постараюсь выбраться отсюда сам. Тут, конечно, есть монастырские псы. Которых я, после смерти Варвары в Смоленске… Но люди — страшнее.

Самые страшные — самые благородные. В смысле: епископ и князь. У них больше возможностей сделать мне гадость. И больше ума, больше навыка… делать гадости людям.

Феодор должен был, по моему разумению, послать следом за мной людей, которые бы меня в дороге прирезали. Но это самый первый, самый примитивный уровень моих гипотез о действиях «Бешеного Феди».

Следующий шаг: он послал гонца, меня словят здесь, в Ростове, и, в каком-нибудь тихом подземелье, неторопливо выпотрошат. Во всех смыслах этого кулинарного глагола.

Есть третий, более изощрённый вариант: меня попугают поисками, позволят взять Софью и уйти. Прибрав моих сопровождающих для уменьшения мировой энтропии, возможностей Ваньки-лысого и источников «звона». На пути из Ростова, подальше, чтобы и мыслей в сторону епископа не было, явятся вдруг лихие разбойнички и Ваньку зарежут. А тут чисто случайно, как я столкнулся в Вержавском походе со смоленским окольничим, явится стража. И тех разбойничков посечёт до смерти. Отнесут стражи порядка князю Андрею мою буйну голову:

– Гля, княже, чего на Нерли нашли-то. Тыковка «Воеводы Всеволжского». Видать, по воровским делам в тех местах лазил. Ты-то ему на Русь ходить запретил.

Тут есть два под-варианта. Андрею могут принести две головы — мою и Софьи. А могут — одну мою.

– А был с ним кто?

– Говорят люди — бабёнка какая-то была. Куда делась — не ведаем. Видать, в реке утопла.

Вот уж точно — «концы в воду».

А после, в подходящее время, Софочку вдруг вытаскивают. Из скита лесного на свет божий. И взговорит она таковы слова:

– Деточки мои милые! Сыночки мои ублюдочные! Слушайте отца нашего духовного, епископа Феденьку. А не слушайте мужика злого, вам чужого, Андрея Юрьевича!

Забавно, что вариант — «ликвидация на отходе» также вполне соответствовал моему пониманию интересов князя. Когда не епископские, а княжеские люди, или люди ими направленные, встречают меня на путях.

Ваньку «разбойники» извели, неизвестную бабёнку — в лес тёмный утащили. Искали её, искали, да не сподобились. А Софья, оказавшись в каком-нибудь «разбойничьем вертепе», чувствуя приближение смерти, причастится и исповедуются. После чего мирно «отдаст богу душу».

Княжеские сомнения разрешились исповедью, два «носителя информации» уже не носят ничего, кроме грехов своих перед престолом царя небесного. Уже легче.

Моё гипотезирование о планах Андрея есть полный бред. Ибо я предполагаю, что Андрей думает рационально. А он — истинно-верующий. То есть, с моей позиции — псих сумасшедший. Он вполне рационален, но — в только рамках той религиозной картины мира, которая у него в голове. Где любые материальные приобретения — прах и тлен. Где высшая ценность — безгрешность его души. Причём не вообще, а в конкретный момент. В момент его смерти.

Если любое деяние, каким бы грехом он его не считал, успеет отмолить — чист и праведен. По Серафиму Саровскому: «Разница между закоренелым грешником и святым праведником в том, что праведник успел покаяться».

Велик ли грех придавить Ваньку-плешивого при выполнении порученного ему задания? — Нет. Вот съесть сальца кусочек в пятницу — это «да»! Это, безусловно, грех тяжкий — оскоромился. Вот этого господь, без моления, говения и на коленях много часов стояния — не простит. А Ванька… ну, кинуть записочку с именем попу. Чтоб упомянул при «заупокой».

Тем более… сам-то этот Ванька… есть в нём какой-то душок… серный. Знания непонятные, новизны эти, какой-то «свиток кожаный», от церкви святой на осьмнадцать лет отлучение, «хочу быть ложным пророком»… А Ванька-то часом — не засланный? В смысле — от Князя Тьмы? Так, может, и не грех вовсе, может — богоугодное дело? Может, даже и награда какая будет? За труды праведные… А нет — отмолю.

Конечно, смерть «Воеводы Всеволжского» создаст проблемы. С городком его, с грамотками тайными по ларчикам… Но, если с нами бог, то кто против нас? Все эти заботы — суета сует и всяческая суета. Разрешатся к удовольствию нашему попущением божьим. А вот будет ли оно? Попущение и благоволение? От этого зависит судьба души князя Андрея, место её на Страшном суде.

В мире нет ничего более драгоценного для него, нежели посмертный путь его души. Который, как всем известно, облегчается покаянием, постом, причащением… и богатыми вкладами в монастыри и церкви. Что, для князя Суздальского, вполне по силам.

Мои суждения о действиях епископа и князя оказались ложными. Но не бесполезными. Ибо заставили вспомнить и наполнить возможной конкретикой подзабываемую мною во Всеволжске максиму: «если на Руси — люди, то я — нелюдь». Что разница между моей и их этическими системами столь велика, что понимать аборигенов я могу только весьма ограничено. Каждый местный — как полянка в лесу: то ли пройдёшь, то ли в трясину с головой ныркнешь.