В. Бирюк - Расстрижонка

Дверка хлопнула, мотнулась туда-сюда за моей спиной, но это уже было не интересно: имея центр тяжести, висящим у меня на животе… да ещё непрерывно выгибающийся… и впивающийся в губы и… и в куда попало… а на пальцах у неё — типа, когти… синяки, блин… спина — в полоску, морда — в крапинку… ну и фиг с ним… мне оставалось только подсовывать точку опоры. Точки. В смысле — ноги. Мы стремительно проскочили насквозь этот… кажется — курятник. В конце сарая оказалась вторая дверка. Которую я тоже вышиб. Тем же самым. Дальше было что-то вроде амбара. Высокого. Полупустого. С кучей мешков в середине.

Скорость я уже набрал приличную, как истребитель в пикировании — взлетел без проблем. Мужчины вообще в таких ситуациях легко взлётывают. А потом, естественно, падают. Что я и сделал, споткнувшись. Врождённые инстинкты остаются при мне: ценное — женщину и водку — при падении надо сберечь. Поэтому я оказался на спине, она на мне, нос к носу. Я ещё как-то пытался сообразить — где я, что я, к чему это я… Но Манефа рывком вытащила из под себя разделявшие нас тряпки и, с несколько озверелым выражением лица…

Правильное слово — обрушилась. На… ну, что торчало — то и попало.

Как ей удалось, при отсутствии опыта и навыка…? — Повезло. Мне. Я ж говорю: Богородица — щастит. А то ведь… могли быть невосстановимые потери. При таком произведеньице массочки скромной игуменьи на таковое же ускореньеце… Термин «членовредительство» — бывает очень точен.

А жо поделаешь? Только личным примером. По Кочергину: «Или закусив губу и поранив член, или глядя с прищуром на порносайт и намозолив потную ручонку». Я бы сам — может ещё и подумал… Но… А сайтов тут — вообще никаких.

Как известно от того же Исаака: «сила действия равна силе противодействия». Хотя и приложены к разным телам.

Уточню: и к разным местам. Этих тел.

Если я просто зубами скрипнул от остроты и неожиданности ощущений, то Манефу пробрало… глубже. Вскрикнув, она упала мне на грудь. Пережив, за пару вздохов, свои, неудивительно болезненные ощущения, она, утратив свою озверелость и криво морщась, начала, было, подниматься, отодвигаться и сниматься.

Не в смысле: сниматься в…, а в смысле сниматься с… Но тут уж я воспротивился. Захватом за её «тазик бедренный». Пару раз мы перекатились, сваливаясь всё ниже, к подножию этой горы мешков с чем-то… сыпучим. Зерно какое-то. Рожь или овёс, сквозь мешки — задницей не разобрать. После чего, оказавшись в почти классике, я смог повести «первую скрипку». Не Шуберт, конечно, со своими симфониями. Только «шу-уш, шу-уш…» от движения одежды по мешковине.

Сперва, кажется, она возражала. Потом — смирилась и терпела, потом, типа, начала оживать. Не суть. Суть… вы отбойный молоток остановить пробовали? — Можно. Если воздух перекрыть. Да и то… Я не профессионал-ныряльщик, но минут десять… этого дела… смогу и без воздуха.

Упав мокрым от пота лицом в пыльные мешки, я пытался отдышаться, остыть. И одновременно поглаживал прохладное тело женщины рядом. Как, всё-таки, занимательно меняется ощущение температуры в процессе… процесса.

– Ты как?

Она неопределённо двинула бровью, накрыла мою руку у неё на животе, своей рукой. Больно. Прошлый раз… лучше было.

– Что ж, значит есть причина повторить и улучшить.

«Ещё раз и лучше» — давняя математическая мудрость. И не только в математике.

Она собралась что-то ответить, как вдруг взгляд её стал «слушающим». Через мгновение и я услышал: в курятнике кто-то ходил.

– Кого это там черти принесли?

– Молчи! Господи…!

Манефа судорожно завозилась, вытаскивая из-под себя одежду, пытаясь поправить сразу и платье, и платки, и найти слетевшие, во время нашей гимнастики, тапочки.

Тут дверка, невидимая нам из-за горки мешков, явственно стукнула. Недолгая пауза, ни звука, ни движения. Раздосадованный мужской голос:

– Нет никого. Утёк, сука.

И другой, усталый и сдержанно-нервный:

– Может, эта дура соврала. Не то место указала. А он сидит где — и над нами посмеивается.

– Ни чо. Не долго-то насмешничать. К лодейке-то выйдет. Ладно, пошли.

Дверка хлопнула, шаги удалились, Манефа, сидевшая замерев с открытым ртом, подскочила. И была сдёрнута мною снова на мешки. Она суетилась, дёргалась. Пришлось навалится на неё, закрывая рот ладонью. Суетня — усилилась. Кажется она, решила, что я приступил к немедленному исполнению своего математического обещания. Насчёт «ещё раз…».

Приятно, конечно, что мои способности так высоко ценят. Но — не. Не сейчас.

– Тихо. Там может быть засада.

Мой шёпот прямо ей в ухо, хоть и с задержкой, сопровождающейся елозеньем и взбрыкиванием, дошёл до сознания. Она затихла.

Мы внимательно послушали тишину.

Как справедливо сказано в «Трудно быть богом»:

«Беззвучных засад не бывает».

Хомнутые сапиесы настолько грязные существа… Постоянно загрязняют собой воздух, воду и почву. И акустику — тоже.

А хорошо, знаете ли, лежать на взрослой, нехудой женщине. Приятно. Тепло и… и волнительно. Тут такие есть, если кто помнит, выпуклости и впуклости… С изгибами и колебаниями…

Она уже начала дышать… да и я тоже ощутил… в некоторых пострадавших местах и членах…Пришлось слезать и залезать. На вершину горки.

Конечно, будешь задумчивым: никого нет. И в курятнике — аналогично.

Прежде, чем лезть дальше — хорошо бы понять. Типа: а что это было?

– Что тут у вас происходит? Откуда мужики по женскому монастырю — толпами шляются?

Постоянно перебивая сама себя междометиями по поводу целостности и чистоты своей одежды, несколько пострадавшей от наших… экзерцисов, мать Манефа ввела меня в курс дела.

Честно говоря, с этого бы и следовало начать. Но она так взволновалась от моего присутствия… а я — от её. От её обнажённого тела…

Ну и что — что одетая?! А под одеждой?! Я же помню!

Когда прошлым летом в монастырь привезли бывшую княгиню Суздальскую — Манефа сильно сомневалась и возражала. Нет, об истории из «кожаного свитка» она, конечно, ничего не знала. Но постриг княгини был чреват… А уж её характер… Однако: «объятия любви Христовой открыты для всех страждущих». Спорить с Феодором она не рискнула.

Соответствующие ритуалы были проведены в ускоренном темпе по сокращённой программе. Взамен длительного предварительного периода послушествования, приуготовления к роли свидетельницы «славы Божьей» (послушник, послух — от одного корня, смысл — свидетель), княгиню, даже не дав попоститься, постригли прямо в инокини. Епископ, самолично проводивший ритуалы, немедленно снова уехал из Ростова, а Манефа осталась с новой «сестрой» в хозяйстве.