В. Бирюк - Расстрижонка

Вот я и задвинул эти знания в «чердак сознания». И вытаскивать оттуда — очень не хочется. Противно, знаете ли.

Умственно говоря: деактуализировал отдельные элементы святорусского исконно-посконного жизненного уклада. «Умственно» — потому что ежели говорить душевно, то… то такие слова на бумаге складывать — не по правилам.

Только начали укладываться — опять проблема: Сторожея — ушла в отказ. С криком:

– Чтобы я…! Честная девушка…! С чужим мужиком…! Я с ним рядом не лягу!

Интересно: до какого уровня импотенции нужно довести местное население, чтобы стали возможны «унисекс-казармы» как в норвежской армии?

Хрипун — матерно хрипит, хозяин подворья удивляется:

– Чего встали? Бабы — на поварню, мужики — в сени. Давай-давай, завтра вставать затемно.

Гендерная сегрегация, факеншит! Надо общие спальни с таковыми же сортирами прогрессировать. Или какие-то лежбища, трансгендерно-бисексуального типа? Дикие люди. Не норвежцы. И как в этих условия нормальному спец. агенту под прикрытием — исполнять гос. обязанности?

Выдали подушку с овчинкой, отправили в дровянник. Только расстелил — чего-то в ягодицу кольнуло. Комарик, что ли? Его — хлоп. А там ручка. Мозолистая. А выше — бородёнка. С улыбкой в полтора десятка зубов — от остальных только паузы остались.

– Гы-гы-гы…

Я и подумать не успел — чисто автоматом. И ручка подвывернулась, и зубки пересчитались, и бородёнка во дворе валяется, криком истошным изливается.

Собаки — взвыли, народишко — повыскочил.

– А! Сука! Орясина гадская! Пахома покалечила!

И — в атаку.

Ну что за народ! «Встречают по одёжке». Как провожать-то будут? — Не знаю. Если будет — кому платочком вслед помахать.

Они видят женское платье и прут как на бабу. Один кулак вперёд выставил и аля-улю — как носорог. Сделал. На носу рог: за кисть и с доворотом в стену у меня за спиной.

Ещё бывают в природе двурогие носороги. Я даже картинку видел! Хотел чудака малость подрихтовать. У меня, после дня гребли в этом во всём — острое, знаете ли, стремление к рихтованию. Всего, чего ни попадя. Хочу, чтобы как по Брему — второй рог.

Не дали.

Другой подскакивает — руку для для оплеухи замахивает. Тот же вариант, только дуга пробежки больше — вокруг меня. И, из-за уже лежащего тела, споткнулся в конце — так мордасами по стенке и проехался.

Я уже говорил, что стеновые брёвна со временем растрескиваются? И у этих трещин очень неприятные края получается: острые и занозистые? Во-от… У Брема на картинках таких раскрашенных морд нет. Даже у близкородственных нам павианов.

Третий летит. Уже серьёзно — с дубьём в руках. Замах — богатырский. Три витязя с лошадьми — в одном флаконе. Кабы через ту еловину мировая энергия Ки поступать могла — из его голых пяток искры бы сыпались.

Я чуть внутрь, за порог сарая отшагнул. Тут он и ударил. В стену. Моща…! Нахрена нам на Руси паровозы?! При таких-то людях?! Весь дровянник — как колокол церковный — звоном звенит. Дверные проёмы-то низкие. Он пригнулся и смотрит внутрь. Попал — не попал? Дур-рак. А руки с оглоблей выше притолоки. Ну и «на» — основанием ладони в носопырку. Улетел. Скуля и стеная.

Тут Хрипун проснулся и проскрипел:

– Ещё озоровать будете или спать пойдём? Еёное прозвание — Щепетуха. Потому как она из любого вашего мужичка-петушка запросто может щепы понаделать.

Потом были, с час примерно, дипломатические разговоры, по поводу намерений, повреждений и примирений. Чтобы — без обид. Звучали яркие образные комплименты из арсенала животновода:

– Куды вы, боровы деревенские, лезете? Иль не видать сразу, что на такую кобылищу даже и хряк не вскочит? Тут только жеребцу впору. Да и то — не всякому.

Я скромно стоял рядом с сидящими и выпивающими «кружку мира» мужиками, надвинув на глаза платки, смиренно сложив на животе ручки, и согласно кивал, подтверждая лестную характеристику своего «кобылизма» от «большака». А получив от него по уху — наука бабе за невежество, за побои мужей добрых, жалостливо заплакал и заскулил. Положено бабе честь хозяина блюсть. Хоть бы — на людях. А вот закончим поход — тогда я его… Так, об этом я уже…

Пол-ночи перевели на разговоры, потом я забрался в дровянник, подпёр дверь брёвнышком, но всё равно — сон в пол-глаза. Как бы эти озорники снова «озоровать» не надумали.

Почему я живой остался? Ну что сказать, девочка… Попущение Богородицы. И в тот раз, и вообще.

Я не знаю, что Андрей спросил у Феодора. Я не знаю, что епископ ответил князю. Вообще, слова, которые ты буковками пишешь — здесь значения не имели. Важны интонации, мимика, микропаузы… На вербальном уровне — Андрей не узнал ничего нового. На невербальном… Достаточно, чтобы сделать для себя выводы.

Здесь важна не истина, но правда. Личная правда, ощущение князя: «епископ — солгал». Дальше — очевидное: «единожды солгавший — кто тебе поверит?». Всё, произносимое и произнесённое Феодором, потеряло оттенок правдивости, всё следовало подвергнуть проверке, «презумпция лживости», «утрата доверия».

Они хорошо знали друг друга. Андрей — услышал ложь, Феодор — понял, что Андрей услышал. Утраченное доверие — не восстанавливается. Нужно много времени, чтобы потерянное — потеряло значение, чтобы на месте умершего — выросло новое. При условии отсутствия новых фактов обмана.

Феодор должен был немедленно предпринять действия, чтобы «спрятать концы в воду». Но… чистая случайность — «райский медведь с дубовым хвостом». Епископ допрыгался до сотрясения мозга. На несколько дней он выпал из режима активного управления. «Приболел не ко времени». Это меня и спасло. Понятно, что доносы о моей встрече с Андреем, о тайной посылке «странных людей» в Ростов — к епископу попадали немедленно. Но он не мог их воспринять — головокружение с тошнотой и мигренью. Иначе… нас всех бы просто прирезали по дороге. В этом месте или в другом — не важно. Но у епископа возникла задержка.

Так жить нельзя. Но здесь «все так живут». Ещё в начале своих похождений по «Святой Руси», выволакивая Марьяшу «из-под половцев», я понял, что с бабами по Руси ходить — напряжно. Тогда, сгоряча, мечталось мне о чём-то крупнокалиберном и сильно автоматическом. Чтобы местных придурков: от бедра веером и — в штабели.

Русь — не изменилась. Но понимания у меня — чуток прибавилось. Могу честно сказать: не поможет. Даже со сменными магазинами.

На «Святой Руси» примерно восемь миллионов жителей. Примерно 800–900 тысяч хозяйств. Треть-четверть — бобыльские. Преимущественно — мужские, женщины раньше умирают. Кроме своих дворов, куча одиноких мужчин живёт на чужих подворьях. Грубо говоря — триста тысяч «искателей приключений». Не от этого ли столь напряженно идёт на «Святой Руси» спор «о посте в середу и пяток» — церковники пытаются ухудшением питания снизить сексуальные потребности паствы?