В. Бирюк - Расстрижонка

Трасса нашего движения была хорошо слышна — собаки во дворах громко интересовались друг у друга:

– А что это за придурки ночами по городу шляются? Может — тати какие? Может уже и хозяев будить пора?

Но мы шелестели мимо, и псы, обменявшись мнениями и комментариями, затихали. В какой-то момент все остановились. Я пытался справиться со сбившейся под платками на глаза камилавкой. На моём лысом черепе… а теперь ещё и мокром… зацепить шапочку…

Жаркий шёпот Манефы прямо в ухо был наполнен… нет, вы неправильно подумали — отнюдь не страстными признаниями в любви, а конкретными производственными командами:

– Хватай, катай, таскай, кантуй.

Есть, всё-таки, в каждой игуменье немножко от прапорщика. Хотя и без «ляминия».

У забора в тени стояла брошенная телега с парой пустых бочек. Дружно, всей бригадой, в смысле — с помощью «убогой», я перекатил её метров на пять к городской стене. Откантовал бочку и залез на стену.

Хорошо-то как! Тихо, темно. Влажный свежий воздух с озера. Ещё чуток и — свобода! Доберусь до лодочки — буду решать в подробностях. Как эту Софью к Андрею тащить, как волок, где мне столько… разного пообещали — проходить. Но главное: выбрался из этой западни, из этого… кубла владыкиного. С горлохватами и ухорезами.

Увы — пришлось возвращаться: бабы, охая и матерясь… э… виноват: поминая всуе Царицу Небесную — на телегу залезли, а вот дальше… Впихивая на бочку Софью вдруг поймал ощущение, что княгиня как-то… попку подставляет. Под мои ладошки. На следующем этапе — с бочки на стенку, проверил предметно. Точно: только чуть пискнула и вовсе не отодвигается. Мы как-то даже на пару-тройку мгновений зависли. Пока я ознакамливался. С кормовой частью Андреевой экс.

Так «нравоучитель» из «кожаного свитка» был прав?! Инициатором и движущей силой всего этого бля… мда… блуда, из-за которого я тут в темноте всякой хренью занимаюсь, была именно она?!

– Долго вы там?

Нервный шёпот Манефы прервал мои занятия «кормовой географией».

Она задрала «убогой» подол подрясника и сматывала с её живота толстую верёвку. Попутно выдавая ей — послушнице здоровенных габаритов, но с детским лицом и, как я запомнил по прошлой нашей встрече, таким же умом — последние инструкции.

Я пытался рассмотреть Софью. Как-то её поведение и интонации не соответствовали моему представлению о матушке, убивающейся по своему дитяти. С другой стороны, княгиня Суздальская должна вполне владеть собой, уметь скрывать свои эмоции от посторонних. Командный тон, после стольких лет, проведённых в роли гранд-дамы, для неё наиболее привычен, естественен.

А вот реакция на мои поползновения… приятно, но…

Напоследок чмокнул Манефу в щёчку, пообещал ещё встретиться, посоветовал, «вдруг ежели что» — под кнутом не упираться, а бечь ко мне во Всеволжск, и съехал по верёвке вниз. Стены здесь невысоки, но прыгать в темноту… Да и с дамами такая акробатика не пройдёт.

Следом мне на руки съехали две моих спутницы. Разница — просто по рукам бьёт. Одна — бревно-бревном. Поймал-поставил. А другая… И ручку мне на шею закинула, и в руках с изгибом провернулась, и, как бы невзначай, грудью прижалась. И, хоть я ещё ничего не сделал, даже — не сообразил, промурлыкала:

– Ну-ну, ишь, шустрый какой…

Сверху донеслось:

– Да поможет вам Богородица. Я буду молиться за вас.

Манефа, оставшаяся на стене, вытянула наверх верёвку, а мы, в густой темноте ночи, двинулись, вслед за «убогой», куда-то в сторону.

Ходьба в темноте по пересечённой местности… не относится к моему любимому времяпрепровождению. Но в какой-то момент возникло интересное развлечение: Софья споткнулась и мне пришлось её поддержать. Типа — под локоток. Но я промахнулся. Очень удачно. Теперь я могу довольно точно сказать — какого размера бюстгальтер ей надо будет покупать. Ежели вдруг на пути встретиться бюстгальтерный магазин. Процедура измерения, взвешивания, уточнения конфигурации и рельефности — никаких неудовольств не вызвала. Скорее, наоборот — была проявлена кое-какая инициатива. Для улучшения моих представлений. О глубине, высоте, диаметре и, прямо скажем, охвате.

Интегрированием по контуру — никогда не занимались? — Оч-чень увлекательное занятие. Особенно, ежели контур сам — мягко колеблется, прижимается и подставляется.

Софочка несколько сильнее стала пыхтеть, но вывернулась из моих рук только после возгласа нашей «убогой»: та услышала, что мы отстали. Пришлось резвенько догонять.

Лихая бабёнка. И как Андрей с ней 17 лет прожил? Или это у неё с «голодухи» после года монастырского житья-бытья? Впрочем, ничего особо непристойного, мне позволено не было. Так только — подержался малость. «Динаму включила»? А как же мы в одной лодочке пойдём? Если она так и дальше будет… Я ж ведь не удержусь. Как потом с Андреем разговаривать?

Мы обходили город по длинной дуге. Какими-то буераками, кустарниками, болотцами. Потом под ногами заскрипел песок.

– Вёсла возьму. Ждите. Тута.

«Убогая» ткнула пальцем вниз и в два шага растворилась в окружающей темноте.

– Постой здесь. Мне на минуточку. В кустики.

И Софья аналогичным образом исчезла в другую сторону.

Какие в такой темноте «кустики»?! Зачем? Глаза выколоть? Или это просто эвфемизм? А сама отошла на пару шагов и присела? — Звуков нет. Не журчит.

– Пошли.

Рядом из темноты возникла наша проводница с двумя вёслами на плече.

– Погоди. Она отошла тут.

В этот момент в нескольких шагах от нас, в той стороне, куда удалилась в поисках кустиков княгиня-инокиня, раздался её громкий, командный голос:

– Здесь они! Сюда! Бегом!

Я… апнул.

Я стоял открыв рот. Говорят — так лучше слышно. Когда прислушиваюсь — у меня это инстинктивно. Тут рот закрылся. Со щелчком.

Вот бл…! Так это… получается… что она нас…

– Лодка где?! Выводи!

«Убогая» отшатнулась от моего шипения ей в лицо. Долго — пару секунд — непонимающе смотрела на меня. Потом, резко развернувшись, ткнула рукой в сторону:

– Тама.

Ё… мать! Неразличимые в темноте вёсла на её плече, при повороте врубили меня по уху. Очень твёрдо. И очень неожиданно. Я отлетел в сторону, запутался в идиотском подоле подрясника, споткнулся, упал лицом в песок.

Когда подскочил и смахнул мусор с глаз — было уже поздно: в той стороне, куда ушла Софья, где, и в самом деле, были какие-то кусты — загорелся факел. Его неровный, тусклый, красноватый свет озарил кусок озёрного пляжа, на котором мы стояли, часть водяного зеркала с почти незаметными, медленными, ленивыми волнами. Группу бородатых мужчин, выскакивающих из кустов на открытое место с дубинками и мечами в руках, Софью, стоящую возле кустов с протянутой в нашу сторону рукой, «убогую» с веслами на плече и раскрытым ртом… Я кинулся в другую сторону.