В. Бирюк - Расстрижонка

Интересно, а что делают попандопулы, когда вляпываются в тела инвалидов? Пара-попандопулизм… как-то не встречалось. Мы ж такие! Мы ж все исключительно здоровые. Как олимпийцы. Не в смысле движения — там тоже больные, а в смысле — боги Древней Греции. Хотя те тоже мучились. Гефест, к примеру, хромой, у Геры — фригидность, а Зевс вообще — головой рожал.

Вот, представьте, вляпались вы в тело с ярко выраженной метатесиофобией. И как тогда прогрессом заниматься? Чуть-что новенькое — сразу в обморок. «Заболевание несовместимое с жизнью». В смысле — с жизнью инноватора-прогрессора.

Или, к примеру, наследственная триметиламинурия. Это когда в организме накапливается триметиламин, который, выделяясь вместе с потом, создаёт характерный запах — пахнет тухлой рыбой, тухлыми яйцами, мусором или мочой. Аж глаза режет. Тут в обмороке — все окружающие. И как из такого тела ощастливливать всё человечество? — Только по переписке. С предварительным проветриванием и прополаскиванием каждого «ценного прогрессивного указания».

Резкий подъём перекатом… о-ох… позволили выявить у себя ещё и рёбра. В двух местах. Не считая свеже-ободранных коленей. После чего сел у стеночки в позу лотоса, представил себе бесконечное тёмное полотно — а чего его представлять? И так темно как у… мда. И стал доводить себя до душевного равновесия путём телесного закипания. В смысле — поднимая температуру тела до выступления пота.

– Эй, а ты хто?

Факеншит! Кажется, я смогу закипеть и без физзарядки! Придурок! Человека на краю нирванной нельзя пугать — свалюсь в эту ванную.

– Иван.

– Ага. Ну. А хто?!

Нет. Не дадут. Медитирование с пропотением и выпадением в транс — отменяются.

– Гонец. Князя Андрея.

– Хи-хи-хи… А я — строитель. Князя Андрея.

Во блин! А я думал по запаху — тот чудак, который в русской классике пирогами с тухлой зайчатиной торговал. А, да — того же потом князем назначили. Хотя тоже — должны были посадить.

– И что ж ты такое Андрею построил, что тебя в поруб сунули?

– А ты не замай! Ты не знашь — так молчи!

Градята возмущённо запыхтел. Но желание потолковать со свежим человеком оказалось сильнее кратковременной обиды:

– Я ему вот эту крепость поставил. Понял?! Сам! Вот этими руками!

– Что, сам-один? Всю крепость?

– А? Не. Ну. Я, это, крепостником был. Городничим.

Кем-кем?! А я-то думал, что крепостники и городничие — совсем другие. Первые должны быть садистами, вторые — взяточниками. Хотя дядя вполне может быть и тем, и другим. Или — несколько некорректно термины применяет.

– Не городничим, а городником.

Не — огородником, не — городошником, не городителем… Я уже так хорошо знаю здешний русский язык, что даже осмеливаюсь поправлять туземцев.

– А, один хрен.

– Богато, поди жил?

– А то! Что по «Правде» — Андрей всё дал. Да ещё серебра втрое. За спешность да за дожди.

Статья 96 «Русской Правды» задаёт нормы оплаты строителям городов:

«А се закладаюче городъ. А се уроци городнику: закладаюче городню, куну взяти, а кончавше ногата; а за кормъ, и за вологу, и за мяса, и за рыбы 7 кунъ на нед?лю, 7 хл?бовъ, 7 уборковъ пшена, 7 луконъ овса на 4 кони; имати же ему, донел? городъ срубять; а солоду одину дадять 10 луконъ».

Вот за каждую «городню» — звено крепостной стены, Андрей и платил серебром втрое. Компенсируя, тем самым, сокращение понедельной оплаты из-за спешки. И стимулируя работать в дождь: крепость поставлена «не в сезон»: конец осени — начало зимы.

– А сюда за что?

– Дык… эта… Петьке морду спьяну подровнял. Пердиле Степановичу. Ой! Звиняте! Обуяный бесом винопития поднял руку свою предерзостную на светлый облик нашего пресветлого, пречистого и блаженнейшего Петра, дай ему господи, долгие лета, Степановича!

Последняя фраза была произнесена громко, почти криком, куда-то вверх. Там что-то скрипнуло, стукнуло и зашуршало. После паузы снова раздался голос моего визави. Почти шёпот:

– Ушли. Придурки. Ироды-каины. Ползи ко мне. Вдоль стеночки ползи. Покалякаем.

Сползаться с собеседником… прежде доводилось. После ударных доз алкоголя. А вот «на сухую»… Сколь же многому научила меня «Святая Русь»! И продолжает.

Чисто для коллег, мало ли что, вдруг кому так же ползать придётся: важно в конце подползания не наступить на оппонента. Не надо втаптывать его в грязь. Он же, вместо связного оппонирования и дискутирования — просто бессвязно материться начинает! Оно-то и в моё время не все понимают… И здесь с первого раза — не удалось.

Градята по-визжал, я по-извинялся. Нудно и долго. Но мы в порубе — спешить некуда. И деваться нам друг от друга… и от его «триметиламинурии»…

Хорошо Жванецкому советы давать: «Не нравится запах? Отойди, не стой!». А если я — уже? В смысле — не стою, а сижу? В обоих смыслах этого слова. — Тогда — «дышите ротом»?

Подышал. Потом пошёл задушевный разговор. Он рассказывал про баб, и как хорошо у него с ними получалось лет десять назад, а я дышал ртом и интересовался подробностями нынешней кормёжки и прежней фортификации.

Боголюбский построил здесь, на холме в устье Неглинной, деревянную крепость. Она объединила существовавшее старое мысовое укрепление и огороженное предградие — разделявший их ров был засыпан. Для укрепления поречных косогоров Неглинной были применены «крюковые конструкции». На поперечных покладках с крюками на концах были уложены дубовые бревна. Крюк держал бревно и не позволял ему смещаться под напором грунта.

Сходно, на еловых «курицах» — ставят крыши на русских избах. Похожий конструктивный элемент в основе разновидности русских прялок-«корневух».

На крюковых конструкциях строительство стен можно было вести по прямой, не считаясь с микрорельефом, чувствительным для рубки стен из венцов. Сама стена крепости середины XII века представляла собой разгороженные продольными и поперечными стенами клети-«городни» (их найдут при рытье котлована Дворца Съездов).

Эта крепость именуется в источниках еще не «кремлем», а «кремником»; слово «кремль» впервые встречается в Тверской летописи под 1315 г.

Позже, при Иване Третьем, Алоизио да Карезано, строивший западную сторону новых, кирпичных уже, стен, снова, ещё дальше, вынесенных к Неглинной, перебросил арочные перемычки вдоль обрывистого берега, которые сравняли неровности почвы и лишь затем стал возводить стены. Он спрямил стены этого фасада, вывел их на одинаковую высоту, а длинные прясла «облокотил» на прямоугольные башни.

Уже устраиваясь у стены и отходя ко сну, вспомнил вдруг рассказ одного советского классика-фантаста. Сюжет начинается с того, что здоровый мужик из разинских атаманов попадает в подземелья Московского Кремля. Где его и мордуют. Потом палачи делают перерыв и кидают атамана в камеру. А там дедок какой-то, уже совсем не самоходный. У казака было редкое имя — Алмаз. А дедок…