Михаил Пухов - Семя зла (сборник)

Нина глянула гневными, сузившимися глазами.

— Твоя сущность?! Да ты только притворяешься добрым! Это лишь оболочка, то, чему тебя научили. Вместо сердца у тебя сердцевина — черная, гнилая насквозь. Ты можешь сделать женщине комплимент, открыть дверь, помочь выбраться из машины. Но все это только видимость. Если что-то тебе показалось — ты сразу же забываешь всю свою воспитанность. Тут-то и проявляется твое истинное нутро. Ты оскорбляешь женщину, унижаешь, вероятно, можешь даже ударить. Он добрый! Да ты просто заполнен злом! Добра у тебя в лучшем случае капля, размазанная по поверхности.

— По поверхности чего, Нина? Какое зло? Просто я не машина, я тоже живой человек. Мы сто раз говорили об этом.

— Сто раз! — повторила Нина. — Вот именно, говорили! Но разговоры — это слова. Есть еще и поступки.

— Поступки, о которых ты говоришь, это тоже слова.

— Пока ограничивается словами, — сказала Нина. — Что будет дальше, не знаю. Оправдываться ты мастер, но все повторяется. Если обстановка чуть-чуть обостряется…

— Кто же виноват, что она обостряется?..

— Так, — восхитилась Нина. — Вот оно! Сейчас ты опять скажешь, что это я во всем виновата. Просто великолепно. Виновна во всем я! А ты вообще ни при чем. Ангел!..

— Что значит «ни при чем»? — примирительно сказал Игорь. — Но ладно. Ничего нового я все равно не придумаю. Не будем говорить обо мне и моих поступках, которые только слова. Бог с ними. Лучше погляди — откуда взялось это диво?..

Лес был по-прежнему далеко. Когда дорогу строили, все здешние деревья вырвали с корнем, и теперь вокруг расстилался пустырь: ромашки по голой глине. Месяц назад, на субботнике, вдоль дороги посадили другие деревья, и они стояли как под линеечку, заботливо привязанные к колышкам. А над их тощими макушками, хилыми веточками и только что вылупившимися листочками возвышался могучий исполин непонятной породы, с крупными листьями и густыми ветвями, начинавшимися почти от земли.

«Надо же! — думал Игорь про дерево, в которое превратился Глакт. — Уцелело каким-то чудом от всеобщего корчевания. Вероятно, здорово быть деревом. Оно ни о чем не думает, растет себе и растет. И нам все равно, злое оно или доброе. Да и ему все равно».

— Вот бы с ним поменяться, — сказал он. — Мне всегда хотелось стать деревом. Вот таким же: могучим, безразличным. Стоять и покачивать ветвями. Никуда не спешить, от всего отрешиться, стать равнодушным…

Глаза Нины на мгновение подобрели, стали мечтательными, но тут же сузились снова.

— Какой же ты злой! Опять развлекаешься?

— Отнюдь. Разве захочет злой превращаться в дерево?

Они медленно подходили к Глакту, пока не замечавшему их приближения. Чуткие анализаторы, спрятанные в глубине его преображенного тела, терпеливо искали. Планета была так богата флорой и фауной, что трудно даже подобрать для нее хорошее название. Но ничего особо оригинального пока что не обнаруживалось. Мелкие организмы сновали вокруг, трепеща крылышками. Но у Глакта есть крылья получше. Другие организмы ползали по земле. Конечности? Он владел великолепным набором конечностей, взятых в разное время у самых различных существ.

Оставалось последнее. Глакт по опыту знал, что легче всего найти что-нибудь в группе органов, управляющих поведением. Но нервная система местных существ не вышла из эмбрионального состояния. Тоска захлестывала тело Тлакта, когда он заметил два приближающихся к нему организма с развитыми мозгами.

— Нет, ты злой! — повторила Нина.

— Пускай, — усмехнулся Игорь. — Когда я стану деревом, все мое зло уйдет в землю. Как электричество. Земля большая, вытерпит.

Нервная система двуногих, стоявших рядом с Глактом, была развитой, но стандартной. Ни единого нового блока! Последняя плотина рушилась под напором тоски, когда вдруг анализаторы Глакта наткнулись на то, что требовалось.

Это был даже не нервный узел. Обнаруженная деталь была нематериальной, подобно рядовым мозговым программам. Но она не сводилась к чисто информационным процессам и алгоритмам. Невыразимая на языке привычных понятий, она пряталась где-то внутри, но работала как экран, прикрывающий психику от разрушительного действия одиночества. От той самой тоски, что заполняла девять десятых времени Глакта.

Трансплантатор давно уже пребывал в полной готовности. Конечно, нематериальные вещи нетрудно копировать, но еще проще изымать их целиком. Для такой операции даже не обязательно разбирать организм.

Что-то произошло. На Игоря обрушилась пустота, и он остался один на один с бесчувственным миром, в котором не было ничего, кроме жестокости. Дул ветер в лицо. Мимо с лязгом проносились механические чудовища. Он их ненавидел; они отвечали тем же, но не замечали его, стоявшего неподвижно. Обнаружив, убили бы. Это были враги. Враги таились всюду, их было множество.

Их скрывала непроницаемая листва дерева, под которым он стоял. Густые ветви обкрадывали его, похищали воздух и солнечный свет. Одна из них хрустнула у него в руках, но он тут же одумался. Увидел еще одного врага, очень опасного. Женщину.

Тем временем Глакт, в строгом соответствии с новой духовной программой, с удивлением радовался всему, что его окружало. Впервые с мига рождения он не чувствовал себя одиноким. Он стал обыкновенным существом — одним из многих миллиардов. Тоска исчезла, он был слит с природой в одно, составлял единое целое со всеми организмами, что ползали, щебетали, росли вокруг него. Он любил их, и ветер, и сознание собственного существования. Это было странное, но весьма приятное чувство. А главное — оно само заставляло дарить себя всем. И Глакт ничего не терял от немыслимой прежде щедрости…

Что-то произошло. Нет — все осталось как было. По шоссе проносились машины. Сквозь густую крону пробивалось солнце, небо было безоблачно синим. Рядом стояла Нина и смотрела на Игоря испуганными большими глазами. Она сжимала в руке ветку с крупными зелеными листьями. Из свежего разлома сочилась прозрачная жидкость. Все, казалось, вернулось, но что-то было не так.

Вскоре люди ушли. А Глакт остался возле дороги купаться листвою в ласковом ветерке. Хотелось стоять так вечно, качать ветвями, наслаждаться и дарить добро всем. Глакту было просто чудесно на этой светлой планете, которой он уже подобрал подходящее имя…

Позади, в черноте, съеживалась голубая Планета Добрых Людей. Впереди, в черноте, светились бесчисленные далекие звезды. На пути из черноты в черноту Глакта ожидали мириады миров, пока еще безымянных. Почти в каждом из них есть жизнь, у которой можно взять нечто полезное.

Сильные фотонные крылья разгоняли Глакта, и на него томительными толчками накатывалась тоска. Его организм был еще очень и очень несовершенным, бесконечно далеким от идеала. Глакту требовались новые органы для тела и программы для супермозга.