Джон Варли - Титан. Фея. Демон

Сирокко настаивала на том, чтобы их звали заключенными. Змей считал, что «рабы» было бы более точным словом, но Сирокко утверждала, что тут есть существенное различие. Поскольку само представление о рабстве было чуждо титанидскому разуму, Змей с готовностью признавал, что в таком вопросе только человек способен верно расставить все ударения.

И был еще вопрос иерархии — той концепции, с которой у титанид возникала масса проблем. У них были старейшины, они могли подчиняться Капитану, но что-то чуть более сложное приводило их в страшное замешательство. Исправительно-трудовые лагеря, в частности, управлялись инспектором — бывшим бдительным — мужчиной, который Змею очень не нравился, но которого и плохим было не назвать. Инспектор был подотчетен Совету в городе, а конкретно — Тюремному комитету. Советом руководили Сирокко Джонс и ее советники: Робин, Искра и Конел.

С другой стороны, под началом у инспектора находились двадцать лагерных десятников, которые отдавали приказы дюжине охранников, каждый из которых отвечал за некоторое количество рабочих бригад.

Змей заглянул в свой блокнот. Сидя на склоне холма, он и до этого то и дело туда посматривал, но глаза его не посылали никаких сообщений мозгу. Теперь же он увидел, что просто перенес на бумагу открывшуюся ему картину. Змей с интересом рассматривал собственный рисунок. Он не включил туда людей на тропе. Лишь несколько нерешительных черточек обозначали ряды палаток. Змей нахмурился. Не этого искал его разум. Вырвав листок, он скомкал его и отбросил. Затем еще раз оглядел лагерь.

Палатки были из зеленого брезента. В каждой размещалось по десять человек. Мужчины и женщины разделялись на период сна, однако половое воздержание не навязывалось. Охранники и десятники назначались инспектором, но не проходили проверки у титанид. Змей не сомневался, что с практической точки зрения это была чистой воды ошибка. Кое-кто из них был хуже любого заключенного. Многих запросто удавалось поймать на актах жестокости, после чего они начинали трудиться рядом со своими жертвами, в таких же набедренных повязках. Но теперь эти люди изо всех сил старались творить свои зверства подальше от чьих-либо глаз. Титаниды не могли быть сразу повсюду.

Нет, подумал Змей, непрактично, неэффективно… однако Сирокко сказала, что так должно быть.

Поначалу Змей об этом жалел. Позднее он понял, в чем тут фокус. Конечно, чистое безумие, но зато очень по-человечески. Люди не могли распознавать ложь или зло так, как это делали титаниды, вот они и изобрели различные компромиссы вроде того, что обычно называли справедливостью или, точнее, законностью. Змей прекрасно знал, что правда — вещь относительная, порой ее просто невозможно установить, но люди в этом отношении страдали почти абсолютной слепотой. Фокус — и очень тонкий — заключался в том, что, если бы люди положились на титанидское восприятие Истины и Зла, они в итоге пользовались бы всеми выгодами разумного общества, а титаниды подчинились бы человеческим потребностям.

Так что решение Сирокко имело куда больше смысла. Она стала бы использовать титанид ровно столько, сколько необходимо. Поначалу их требовалось довольно много — они исполняли роли полицейских, судей, присяжных и палачей. Целью принятых мер было заставить общество понять, что злодеяние неизбежно будет наказано.

Но затем людей потребовалось от этого отучить, вернуть на их собственный жизненный путь. И это сработало. Суды принимали на себя все большую нагрузку. То, что часто решения их оказывались ошибочными, и составляло всего-навсего ту цену, которую людям приходилось платить за свою свободу.

Змей еще раз взглянул в блокнот. Там были нарисованы три заключенные женского пола. Средняя была старой и усталой, руки ее огрубели от жатвы. Стояла она в грязной набедренной повязке, но ее лицо носило на себе неизгладимые и глубокие черты волшебной красоты. Самая молоденькая и — по человеческим меркам — хорошенькая из всей компании была нарисована с лицом монстра. Змей вспомнил ее. Зло в чистом виде. Однажды ее повесят. Приглядевшись повнимательней, Змей понял, на обеих ее щеках он нарисовал по виселице. Он снова вырвал листок, скомкал его и опять взглянул в сторону лагеря.

Там, в самом центре, стояли виселицы. Ими часто пользовались в первые дни захвата власти, но теперь прибегали к услугам палачей как можно реже. Случился один страшный бунт, но с тех пор численность титанидской охраны заметно уменьшилась. Теперь их едва хватало на шесть футбольных команд.

Хотя тюремная жизнь представляла собой тяжкий труд, она все же была лучше того, с чем большинство заключенных столкнулось в Беллинзоне. В прежние времена пропитание проблемы не составляло. Но теперь манна больше не падала, и новые заключенные жаловались на голод и неуверенность в завтрашнем дне. Рождалась экономическая система, проводились общественные разграничения. Рабочих мест хватало в избытке, но весь заработок уходил на пропитание — и только на пропитание. Многие виды работ были и тяжелее, и опаснее труда на полях. А случались дни, когда флот возвращался ни с чем, или когда от лагерей не прибывали баржи. Тогда голодали все.

Тюремная кормежка была самой лучшей — на сей счет инспектор получил строжайшие указы. Еды было достаточно. В тюрьме было безопасно. Большинство ее обитателей просто не хотели для себя лишних неприятностей.

Так что титаниды лишь патрулировали нейтральную полосу между лагерями и городом. Они редко кого ловили, и очень немногие места на перекличке оказывались пустыми.

Змей снова посмотрел на свой этюд. Три человека висели на веревках в центре лагеря. Два из них были подлинно злы, вспомнил Змей. Третий попросту свалял большого дурака. Он прямо на глазах у титанид убил охранника. Тот безусловно заслуживал смерти — Змей припомнил, что незадачливого убийцу в свою очередь повесили всего лишь несколькими гектаоборотами позже — но закон есть закон. Хотя Змей оставил бы ему жизнь. Но человеческий суд решил иначе.

Змей гневно вырвал листок и отшвырнул его в сторону. Разум его продолжал возвращаться к тому, что знала его душа и о чем смертельно не хотелось думать. Тут скверное место, место страдания. В таком людском месте титаниде жить не следует. Титаниды прекрасно знали, как себя вести. Люди же проводили свои жизни в бесконечной борьбе с животными инстинктами. Вполне могло оказаться, что эти законы, тюрьмы и виселицы представляли собой лучшее решение, какое только возможно при таком парадоксе. Но от того, что она в этом участвовала, титаниду тошнило.

Воззрившись во мрак спицы Диониса, Змей запел песнь печали и тоски по Великому Древу дома. Другие присоединились; руки их были заняты разными мелочами. Пели они долго.