Джон Варли - Титан. Фея. Демон

— Большинство из них и тебя не видело.

Сирокко снова задумалась. Конелу стало ясно, что она приходит к решению, которое кажется ей отвратительным, но неизбежным. Он терпеливо ждал, твердо зная, — что бы она ни решила, он со своей стороны сделает все, чтобы воплотить это в жизнь.

— Ладно, — сказала Сирокко, снова закидывая ноги на стол. — Вот что мы сделаем.

Конел принялся слушать. Очень скоро он уже начал ухмыляться.

Когда собрание закончилось, Конел вышел наружу, под неизменный свет Диониса, и свернул налево, к бульвару Оппенгеймера. Город Беллинзона никогда не спал. Каждые «сутки» трижды подавался сигнал — мощный гудок Свистолета. В такие часы люди либо отправлялись домой с работы, либо наоборот. Существовали ответственные за всеобщий график, насколько знал Конел, так что примерно в одной трети города всегда было относительно тихо и ее обитатели спали, тогда как другая треть гудела от шумной торговли, а оставшаяся наслаждалась скудными городскими увеселениями. Многие люди, чтобы свести концы с концами, работали по две смены или хотя бы по полторы. Процветали, однако, в Беллинзоне и бары, и казино, и публичные дома, обеспечивая необходимую общественную жизнь. Только работа, и никаких развлечений — на взгляд Конела, такой способ управлять городом был слишком опасен.

В речных доках и на пристанях, где швартовалась рыболовецкая флотилия, круглые сутки кипела жизнь. Верфи также не знали перерывов в работе. А прочие зарождающиеся городские предприятия работали в три смены. Но главной причиной нелимитированного рабочего времени было желание руководства не позволять людям собираться в толпы. Кроме того, решись вдруг все жители разом поспать, им просто не хватило бы спальных мест. Коммунальное проживание считалось здесь нормой.

И выходило вроде бы как нельзя лучше. Темпы рождаемости все увеличивались, а детская смертность падала. Поэтому плотники неустанно возводили новые жилища — как в районе Конечных пристаней, так и высоко на склонах холмов.

Про себя Конел уже решил, что город ему по вкусу. Здесь чувствовалось дыхание новой жизни. Беллинзона была бодрой и оживленной — такой, каким Конел помнил Форт-Релаянс до войны. В барах можно было наслушаться раздраженных речей, но сам факт того, что люди свободно высказывали свое мнение, уже, на взгляд Конела, говорил о многом. Это значило, что народ волен изменять то, что ему не нравится.

В быстром темпе Конел прошел мимо одного из новых парков (большого квадратного плавучего дока с кузнями, волейбольными сетками, баскетбольными кольцами, с деревцами и кустами в горшках), а затем мимо больницы и школы. Каких-то семь килооборотов назад ничего подобного в Беллинзоне и представить было нельзя. Конелу пришлось убраться с дороги, когда мимо галопом проскакала титанида с беременной женщиной на руках, направляясь ко входу в приемный покой. В школе на полу класса сидели дети и терпеливо дожидались, пока кончится урок, как это всегда и бывало в школах. Игровым площадкам в парках неизменно находилось применение. Все это грело Конелу душу. До сих пор он не осознавал, как же он по таким вещам соскучился.

Не то чтобы ему хотелось жить в этом городе. Конел думал: вот когда все закончится, он непременно возобновит тот образ жизни, который вел раньше. Будет скитальцем, известным по всему Великому Колесу, другом Капитана. Но как же здорово было знать, что здесь идет такая жизнь!

Завернув в знакомое здание, Конел поднялся на три лестничных пролета, ключом отпер дверь и вошел.

Шторы были опущены. Робин лежала в постели. Конел решил, что она спит. Тогда он зашел в крошечную ванную и ополоснулся в тазике с водой, пользуясь при этом твердым как камень мылом, которое лишь недавно появилось на черном рынке. Потом почистил зубы и очень тщательно побрился старым тупым лезвием. Все эти привычки были для Конела относительно новы, но почти забыл он и прежние дни, когда купание было эпизодическим, а одежда становилась настолько жесткой от грязи, что ее можно было ставить в угол.

Стараясь не разбудить Робин, он тихонько скользнул под одеяло.

А Робин тут же повернулась к нему — нисколько не сонная и жаждущая объятий.

— Ничего у нас с тобой не выйдет, — как обычно сказала она. Конел кивнул, обнял ее — и все вышло как нельзя лучше.

А Сирокко Джонс после собрания отправилась туда, где, насколько она знала, можно было найти Менестреля. Шла она совершенно бесшумно. Славно Сирокко однажды озадачила Робин, войдя вот так на одно из собраний в зал Совета. Никто ее не заметил.

Она оседлала Менестреля, и тот поскакал прочь из города. Вскоре они уже продирались через джунгли Западного Диониса неподалеку от «Смокинг-клуба».

Когда они достигли Источника Молодости, Сирокко опустилась на землю.

— Держись неподалеку, — посоветовала она Менестрелю. — Я ненадолго.

Кивнув, титанида снова исчезла в джунглях. Сирокко разделась и опустилась на песок. Затем открыла рюкзак и достала оттуда банку со Стукачком. Тварь пьяно заморгала. Вывалив Стукачка на песок, Сирокко стала смотреть, как он шатается и изрыгает проклятия. Впрочем, прошло не так много времени, прежде чем Стукачок обрел некоторую ясность мыслей.

Сирокко ощупывала свое тело так, как могла бы ощупывать незнакомый и, возможно, опасный объект. Ребра торчали наружу. Груди по-прежнему были больше тех, к которым она привыкла, а бедра полны и плотны, но коленки уже казались слишком костлявыми. В волосах опять заструилась седина. Сирокко даже нащупала тонкие морщинки вокруг глаз и в уголках рта.

Затем она щелкнула Стукачка по морде, а тот в ответ плюнул, но промахнулся. Подлинной злобы в этом жесте, впрочем, не проглядывало. Не дожидаясь, пока ее попросят, Сирокко достала из рюкзака бутылочку и пипеткой выдавила семь щедрых капель в жаждущую пасть.

Стукачок причмокнул губами и нацепил на физиономию выражение, которое в его ограниченном репертуаре гримас означало улыбку.

— Старая карга сегодня, смотрю, щедрая, — сказал он.

— Старой карге сегодня не до шуток. Хочешь узнать, как я живьем сдеру с тебя кожу, если говорить не станешь? Или тебя это тоже утомило?

Балансируя на одной конечности, Стукачок воспользовался другой, чтобы почесать себя за ухом.

— Давай пропустим всю эту дребедень, ага?

— Давай. Как там Адам?

— Мелкий засранец смышлен как черт. Адам любит свою чокнутую бабулю. В один прекрасный день Гея — извини за выражение — приберет его к рукам.

— А Крис как?

— Крису хреново. Когда не совсем хреново, болван все еще думает, что может овладеть душой и сердцем упомянутого засранца, сыночка его дорогого. А когда совсем — дуралею кажется, что Адам уже пропал. А тут еще Гея выставляет его звездой кое в каких ее телешоу и дает всякие тошнотворные задания… ну, чтоб он на хлеб с маслом зарабатывал.