Александр Громов - Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

«Плохая анимация, пап, — сказал вчера Виталька, мельком взглянув на мой экран. — Разве так огнеметы работают? Я думал, ты делом занят. А у меня там Даву к Москве вышел…» Тут-то полковник Юрченко и рявкнул мне от души: «Клистир!», чем привел Витальку в восторг и некоторое обалдение, и сплюнул под ноги, нисколько не думая о возможных последствиях, за что я полковника слегка зауважал.

Клистир и есть, зачем же резать ножом визжащую правду-матку? Сам знаю. Боюсь, правда, полковнику меня не понять. Ощущать себя гигантской клистирной трубкой, нависшей над скинувшей портки жертвой, заранее выпучившей глаза, само по себе малоприятно, а вы никогда не задумывались, что чувствует клистирная трубка, когда ее применяют по назначению? Лучше и не задумывайтесь.

— Всем вам придется совершать преступления, — говорил нам Кардинал, когда я был вдвое моложе, чем сейчас, и до сих пор этих слов не забыть. — Любая власть есть преступление, она является им автоматически, хочет она того или нет, и те из вас, кто думает иначе, ошиблись адресом. Простите, что повторяю вам тысячу раз говоренные истины: любое сколь угодно благое ваше действие на ответственном посту неминуемо наносит частичный вред тем, ради кого вы стараетесь. Если вам кажется, что этого не случилось, значит, либо вы невнимательно смотрите, либо человеческое общество изменилось к лучшему, во что позвольте мне, старику, не поверить. Помните: критерием правильности ваших действий будет служить лишь интегральная польза, а критерием оптимальности — минимум человеческих и моральных потерь. Не хочу сейчас говорить о том, что ждет вас в случае серьезной ошибки, тем более что каждый из вас и без меня, болтуна старого, это знает…

Мы знали. И еще мы знали, что он прав. А были мы уже не мальчики, кое-кому стукнуло двадцать, все как на подбор деловитые, упрямые и цепкие; в головах — возрастной цинизм, окрашенный романтикой, а в душе — песня…

Господи, да мы же слушали его с восторгом!

Нет пользы без вреда. Нет пути к пользе без совершения ошибок. Не хочешь причинять вреда — устранись. Иди спи дальше, а лучше — умри.

Старый как мир даосизм, но с иными выводами из посылок.

Если бы я не хотел, мне следовало бы позволить отсеять себя из Школы еще лет двадцать пять назад.

И точка.

Я знал, что тот солдатик во вспоротом металлом хаки еще не раз вспомнится мне в самый неподходящий момент и, может быть, даже приснится. Мне иногда снятся люди, которых я убил.

Хорошо, что я не видел его лица.

Я просмотрел электронную почту, механически переделал несколько дел из разряда каждодневной текучки — хоть тресни, не получается всю рутину взвалить на окружающих! — и, велев никому меня не беспокоить, плодотворно работал часа два. Проверка, проверка и еще раз проверка. Они тащат мне материалы, не дожидаясь, когда я их запрошу. Они очень хорошо знают, чем я рискую. Спасибо вам, родные вы мои, мною же замордованные… Лебедянский, Штейн, Воронин… Гузь, надежнейшая рабочая савраска — между прочим, по определению не имеющая шанса когда-нибудь занять мое место и тем ценная… Функционер обречен отвечать своей шкурой за ошибки других. Как несчастный Путилин… Скажем прямо, добавлять в городскую водопроводную сеть экспериментальный препарат было актом отчаяния, финальной стадией цепной реакции ошибок, инициированной крохотным недосмотром подчиненного. Это было Поступком, последней попыткой вернуть себе контроль над ситуацией. Путилин пошел на авантюру — и ошибся. Масса случаев жесточайшей аллергии, кое-кого не успели вытащить из анафилактического шока — неприятно, но это простилось бы ему на общем фоне эпидемии, если бы таким путем удалось хотя бы локализовать очаг…

Иногда мне снятся люди, которых я убил.

И почему-то никогда — те, кого я спас. Почему-то.

Стреляться лучше всего не в висок, а в рот, как сделал Путилин. С точки зрения врача, ничего не имею против подобной рекомендации. Пройдя мягкое нёбо, пуля выносит наружу мозжечок гидравлическим ударом, и смерть наступает мгновенно, без болезненных судорог. Не вполне гигиенично, но что поделаешь — антигуманная природа не снабдила человеческий организм удобным выключателем с пломбой.

Побуксовав на этой мысли, я не сразу заметил, что читаю очередной документ уже по третьему разу. Ну вот вам, пожалуйста: очередная лютая обида на Санитарную службу и плюс к тому угроза дипломатического скандала. Комплексную экспедиционную группу из университета Маданга (Папуа — Новая Гвинея), направляющуюся на Таймыр по межправительственной договоренности, задержали в карантинном отстойнике почему-то Туруханска для обследования на возможное вирусоносительство и обязательной вакцинации. Последнее для части группы оказалось неприемлемым по религиозным мотивам, остальной состав экспедиции солидаризовался с ортодоксами, в результате чего Конторой получен ряд протестов, так сказать, частных, а от всей группы чохом — общий протест по поводу задержки и срыва сроков экспедиции, и консульство воет дурным воем о нарушении норм и прав.

Нет предела дуроломству! Я давно понял, что если можно сравнить человечество с выдуманным человеком, то человек этот по типичным повадкам — малолетний трудновоспитуемый хулиган со стерильным интеллектом; говорить с ним бесполезно, а сразу начинать пороть — вроде бы жалко…

И что этим папуасам понадобилось на Таймыре?

Ни к селу ни к городу мне вспомнилось вчерашнее дурацкое происшествие с ненормальным лыжником, любителем обниматься с соснами, и его сотоварищами-попрыгунчиками. Человек имеет право. И ведь верно: имеет, например, священное право съездить в ту же Новую Гвинею и, несмотря на всевозможные прививки, безошибочно подцепить и привезти сюда такую тропическую гадость, что наши тропикологи только руками разведут и перекрестятся.

Все меняется к лучшему, но лучше не станет — кто это сказал? Должно быть, инфекционист. Еще не так давно какой, любопытно мне знать, сумасшедший мог ожидать вспышки элефантиаза среди работников заповедника на острове Врангеля? А лихорадкой Денге где-нибудь в Амдерме вы, случайно, не хворали? Не отчаивайтесь, у вас еще все впереди, и вашего права заразить себя и других какой-либо известной (а если повезет — то и неизвестной) смертью у вас никто не отнимет.

Может быть, даже я.

Существуют неизлечимые тропические болезни, поразившие почему-то какой-нибудь десяток человек во всем мире. Вам мечтается быть одиннадцатым?

Мне почему-то нет.

Будь моя воля — запретил бы людям жить ниже тридцатой параллели, а в Южном полушарии — пусть антиподы разбираются сами.