Владимир Колотенко - Стена плача

Надеялись мы... Мы мечтали!..

- И мы, - сказал тогда Жора, - должны вшить это в жесткий диск нашей Пирамиды. Вместе с Конфуцием и Лао-цзы! Даосизм, это вам не... Это камень в фундаменте нашего Храма!

Я кивнул: камень!

- Ты картинку не потеряй, - напомнил Жора, - нам её биополе очень скоро понадобиться. Ведь Лао - это не просто камень. Краеугольный камень. Глыба! Колосс!..

Я кивнул: колосс! Глыба!..

- Ну и на минуточку, - сказал Жора, - и представь себе на минуточку...

Можно красиво мечтать о такой жизни, где деньги не имеют цены и не являются эквивалентом человеческого или нечеловеческого труда, затраченного на получение какой-то прибавочной стоимости, сеющей раздор и различия между людьми. Но попробуйте мечту превратить в реальность - вас засмеют.

Мир без денег - такое еще никому не приходило в голову. Мы же - уже жили без них в своей Пирамиде. Да, мы были на пороге совсем новой жизни. Вместе с Конфуцием... И Лао-цзы... Вместе с ними, подумал я, камня на камне не останется от этого вашего затхлого задрипанного мира!

Не останется!

- А как же «Обогащайтесь!»? - спрашивает Лена.

- Сама понимаешь - духом! Золотую жабу с монетой во рту мы выбросили на помойку.

- Всё? - спрашивает Юля.

Лёша кивает: порядок!

Это было похоже на тайную вечерю перед походом на Иерусалим. Правда, среди нас не было Иисуса Христа, и мы не собирались омывать ноги друг другу, но Иисус был в каждом из нас. Я, правда, не совсем уверен, впустили ли Его в свои сердца Лесик и Вит, поскольку первый так и не поверил в то, что Бог создал Адама и Еву. Во всяком случае, Лев при каждом удобном случае цитировал Дарвина и мог с убедительностью ученого мирового уровня привести тысячу аргументов в пользу того, что так оно и было, что эволюция ни на миг не останавливалась все эти тысячи и миллионы лет и тому есть научные доказательства, упрямые факты, от которых никуда не спрячешься и не отмахнешься. И даже не достающие ей какие-то там переходные виды не могут умалить того факта, что так все и было, было!

- Лёсик - Гербильский, что ли? - спрашивает Лена.

- Ну да, он самый - Лев Гербильский! Он Дарвина носил на руках!

Вит же, яростный почитатель и слуга Маммоны, никогда не высказывал никаких мыслей относительно своей веры в Иисуса. Во что он точно верил - это в здравый смысл и точный расчет. Здесь ему не было равных. Я удивлялся молчанию Тамарова. Он только загадочно улыбался. Что же касается Ани и Юры, у меня не было никаких сомнений, что они идут строить новую жизнь с верой в Христа. Достаточно ведь нескольких фраз, двух-трех слов, случайного взгляда, совсем незначительного поступка, штришка, чтобы знать, с кем имеешь дело. С Аней, с Юрой, с ними я готов был идти на край света.

(Я надеялся: как и с Тиной!).

- С какой Аней, - спрашивает Лена, - с Поздняковой или с Гронской?

- И с той, и с другой! Это ж ясно! И даже с Анни Жирардо!

- А что Ната, - спрашивает Лена, - что твоя Ната?

- Какая?

- И та, и другая... И Наталья...

- А что Наталья?

- Не знаю, - говорит Лена.

- Да-да, - говорю я, - Наталья... Жорина. Ты заметила - она всегда мне нравилась.

- Это ясно, - говорит Лена.

- Знаешь, - ее... трудолюбие и работоспособность... Ей дважды не надо повторять! А во многом она сама принимала решение. И еще не было случая... И ее покладистость...

- Покладистость?

- Я просто верю ей и все! Не так часто на тернистом пути к успеху встретишь женщину, которая...

- Не часто, - признает Лена, - а ты встретил?

Пауза.

Я думаю: тут и думать нечего - а как же! Но делаю вид, что не слышу вопроса.

- И, конечно, с Жорой, С Жорой - без сомнения. С Жорой, думал я, можно преодолеть любые трудности, пройти самые жестокие испытания. Жора - это Жора. Я искренне завидовал его терпению, с которым он приручал нас. С таким терпением он мог приручить даже тигра. Он бы вынес меня на плечах из любого пожара. Помню, как где-то в горах он тащил меня на себе. Раненого. Это было. Стас? Стас был наш и не наш. Мы долго не виделись, долго не знались, но тех слов, которыми мы уже успели обменяться, было достаточно, чтобы он снова почувствовал себя с нами. Ну и Юля - зодчий нашего совершенства. Она... Да!.. С ней... Правда-правда: без Юли бы мы...

- Не жалейте света! - сказала Юля.

Ната? Хм, а то! А что Аня? Я повернул голову в ее сторону: она, не мигая, смотрела на меня. Да-да, я помню тот наш недавний разговор: она спрашивала, не забыл ли я наш Париж. Я не забыл. Но Париж наш остался в том сказочном прошлом, а сегодня, сказал я, вот видишь... Сама понимаешь...

Аня и без лишних слов прекрасно все понимала: да, без Юли мы бы не сделали и шага вперед!

Тогда о Тине, признаюсь, я даже...

- Да уж...- говорит Лена.

- Ну, разве что... те голоса... Я их вскоре забыл... Пришлось пить транквилизаторы.

- Помогло?

- Ага, - говорю я и вдруг ни с того, ни с сего произношу:

«Манящих сосков неизбежное SOS!

Соскоб ощущений. Тщета неприличий.

И вот уже разум летит под откос.

Развенчан уклад. Рухнул остов обычный».

- Какие соски, какой соскоб? - спрашивает Лена.

Я и сам ошарашен: «неизбежное SOS»?! О, Матерь Божья!.. Спаси и сохрани!..

- Ты, правда, был у психиатра?

- А ты зачем? - накинулся я на Лену.

- Нет, - говорит Лена, ты-таки рухнул... Как тот остов.

Во как!

Да ладно...

И мы снова... Да!..

Мы, не сговариваясь, стали правительством нового мира, кабинетом министров новой страны. У каждого был свой портфель. Среди нас, правда, не было ни премьера, ни президента, все были лидерами и в то же время винтиками огромной машины, имя которой никто всуе не произносил, но его знали все - новый мир. Пи-ра-ми-да! Да, Пирамида. Никто и не претендовал на лидерство, но у каждого из нас была тайная надежда на свою значимость в этом грандиозном строительстве, и каждый был уверен, что доля его участия самая важная. Ей просто нет цены. И самый важный из принципов счастливой жизни - принцип Монтескье - был реализован у нас в самой полной мере. И, само собой, - принцип трансмутации! Золота теперь у нас было - как грязи! Алхимия, оказалось, - великая штука! (Интересно, а Тина знает законы алхимии?)

- ...Gustav Flober, - говорил Лёсик, - is the most intelligent fellow of his time. Have you ever read his letters? (Густав Флобер - самый умный человек своего времени. Вы когда-нибудь читали его письма? - Англ.).

Я не понимал при чём тут Флобер.

И теперь мы были уверены, что нам море по колено. С этой уверенностью и с такими надеждами мы чувствовали себя апостолами нового времени. Мы были и Матфеями, и Иоаннами, кто-то назначил себя Лукой, кто-то Марком. Здесь сидели и Павел, и Петр, обязательно был и Иуда, и в этом не было ничего предосудительного. Ведь если бы не было Иуд, мир был бы другим. Каким? Никто не знает. Жора как-то назвал Аню Марией. И мы нарекли ее Магдалиной. Не сговариваясь. Была ли это случайная ассоциация? Мы не раз подспудно пересыпали свои беседы библейскими фразами и аллегориями, не задумываясь, подсознательно. Иначе и быть не могло: что бы ты ни сказал, это уже сказано в Библии. Мы и не удивлялись никаким сравнениям. Кто-то был даже Иоанном Предтечей, а кто-то и Иоанном Богословом со своими печатями, звонами и трубами. Весь прогрессивный мир, все, кто обеспокоен судьбой будущего человечества и уже осознал роковые перспективы использования достижений генной инженерии для улучшения породы людей, восстали против клонирования человека. Это решение и у нас не вызывало сомнений. Мы прекрасно осознавали цену этой тайны. Все силы беспримерного контроля и дотошной секретности были брошены на стражу и защиту наших исследований. Все, нам казалось, было all right и lege artis. И мы начинали новую жизнь, так сказать, tabula rasa (с чистого листа, - лат.). Чтобы ни у кого не осталось и тени сомнения, мы, наконец, разработали стратегию нашего будущего. Оно нам показалось прекрасным.