Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий

— Какой работы? Кто может поведать мне об этом?

— То, что хранится в тайне от нас, и то, что украли у тебя, известно Сингам. В этом ты можешь быть вполне уверен.

В голосе Зоува была непривычная боль и горечь. Фальк никогда не видел его таким.

— Разве те, кто говорит неправду, скажут мне, кто я, если я их об этом спрошу? Как я узнаю то, что ищу, даже если мне удастся отыскать это?

Зоув помолчал, затем с обычной уверенностью произнес:

— Я все более склоняюсь к мысли, сынок, что в тебе заключена некая надежда для людей Земли. Мне не хочется отказываться от этой мысли. Но только ты сам сможешь отыскать свою собственную правду. Когда тебе покажется, что ты завершил свой путь, возможно, это и будет правдой.

— Если я уйду, — вдруг сказал Фальк, — вы позволите Парт пойти вместе со мной?

— Нет.

Глава Дома печально покачал головой.

Внизу по дорожке шел ребенок, четырехлетний сын Гарры, неуклюже переваливаясь на своих ножках. Высоко вверху — стая за стаей — летели на юг дикие гуси, выстроившиеся клином.

— Я должен был идти с Матоком и Дурро сватать невесту для Дурро, — заметил наконец Фальк. — Мы собирались отправиться, не дожидаясь, пока изменится погода. Я пойду с ними до Дома Рансифеля, а потом пойду дальше — уже один.

— Теперь зима… — нерешительно сказал Зоув.

— К западу от Рансифеля есть и другие Дома, где я мог бы попросить кров в случае необходимости.

Он не сказал, а Зоув не спросил, почему он собирается идти именно на Запад.

— Я не знаю, дают ли там путникам пристанище. Если ты пойдешь, то будешь один, хотя… тебе и нужно быть одному. За пределами этого Дома нет на Земле другого безопасного места для тебя.

Он, как всегда, говорил от чистого сердца и платил за правду сдерживаемой внутренней болью. Фальк поспешно заверил его:

— Я знаю, Глава. Но я не жалею об этом.

— Я скажу тебе все, в чем я убежден в отношении тебя. Я полагаю, что ты родом из одного из затерянных миров. Я думаю, что родился ты не на Земле. Я полагаю, что сюда, на Землю, ты, первый инопланетянин, прибыл впервые за тысячу или, может быть, даже более лет, принеся с собой какое-то послание или знак. Сингам удалось заставить тебя молчать, и поэтому они отпустили тебя в Лес, чтобы никто не мог сказать, что тебя убили. И ты пришел к нам. Если ты уйдешь, я буду печалиться и бояться за тебя, зная, как тебе одиноко, но я буду надеяться на тебя и на нас самих! Если у тебя есть весть для людей, то ты в конце концов вспомнишь о ней. Должна же быть какая-то надежда, мы не можем продолжать жить так вечно!

— Может быть, моя раса никогда и не была в дружественных отношениях с человечеством? — Фальк глядел на Зоува своими желтыми глазами. — Кто знает, ради чего я здесь появился?

— Ты разыщешь тех, кто знает твою тайну. И тогда ты сделаешь то, что тебе было предначертано. Я не боюсь того, что может произойти. Если ты служишь Врагу, то и мы все ему служим. Все уже давно потеряно, и больше нам терять нечего. Но у тебя может быть то, что потеряли люди — предназначение! Следуя ему, ты сможешь вселить надежду во всех нас…

Зоув прожил на свете шестьдесят лет, Парт — двадцать, но в этот холодный полдень, заставший ее в поле, ей показалось, что она — старуха, потерявшая счет годам. Ее вовсе не утешала мысль об отдаленном триумфе прорыва к звездам или о торжестве правды. То, что у ее отца было пророческим даром, у нее было просто отсутствием иллюзий. Она знала, что Фальк собирается уйти из Дома. Единственное, что она поняла, было то, что он уже больше сюда не вернется.

— Я вернусь сюда, Парт. Верь мне, — с жаром восклицал Фальк, стараясь переубедить девушку.

Она с плачем обняла его, заставила себя внимать его обещаниям. Он продолжал заверять ее в своей искренности, но в телепатическом общении он был не очень-то искусен. Единственным Слухачом в Доме была слепая Кретьян. Кроме нее, никто из обитателей Лесного замка не был способен на бессловесное общение. Способов обучения мысленной речи очень мало. Великое преимущество этого наиболее сжатого и совершенного способа общения стало представлять опасность для людей.

Речь между представителями различных разумов могла быть неправильно истолкована и вследствие этого привести к ошибкам и недоверию, однако ею нельзя было пренебречь. Между мыслью и сказанным словом существует зазор, куда может попасть намерение; символ может быть отброшен, и тогда появится ложь.

Между мыслью и мысленным посланием этого промежутка не существует! Они — одновременный акт, и места для лжи здесь нет!

В последние годы существования Лиги, судя по рассказам и обрывочным записям, с которыми познакомился Фальк, употребление мысленной речи было широко распространено, и телепатическое искусство достигло очень высокой ступени развития.

Это умение на Земле появилось довольно поздно: техника обучения была позаимствована у какой-то иной расы. Одна из книг называлась «Высшее искусство ранхов», и Фальк неоднократно думал о том, кто же такие были эти ранхи.

Имелись также намеки на трения и частые перемещения в правительстве Лиги Миров, возникшие, вероятно, вследствие торжества формы общения, которая предотвращала ложь.

Но все это было таким же туманным и полумифическим, как и вся история человечества, записанная в книгах Дома. Несомненно было только то, что после прихода Сингов и падения Лиги разобщенные общины людей не доверяли больше друг другу, так как возвратились к использованию обычной речи. Свободный человек может говорить свободно, но раб или беженец должен уметь скрывать истину. Вот это-то и узнал в доме Зоува Фальк. У него почти не было опыта в приведении своего разума в соответствие сказанным словам. Он старался внушить Парт, что не лжет:

— Верь мне, Парт, я еще вернусь к тебе!

Но она не могла услышать его.

— Нет, я не буду воспринимать твои мысли, — только и сказала она вслух.

— Значит, ты бережешь свои мысли от меня?

— Да, берегу. Зачем мне передавать тебе свою печаль? Какой толк в правде? Если бы ты солгал мне вчера, я еще поверила бы, что ты просто собираешься к Рансифелю и через десять дней вернешься назад. Значит, у меня еще было бы в запасе десять дней и десять ночей. Теперь же мне ничего не осталось, ни одного дня и ни одного часа. Все это утрачено для меня. Так что же хорошего в правде?

— Парт, ты будешь ждать меня?

— Нет.

— Всего один год…

— Через один год и один день ты вернешься верхом на серебряном коне, чтобы увезти меня в свое королевство и сделать меня его властительницей? Нет, я не буду ждать тебя, Фальк. Почему я обязана ждать человека, который будет лежать мертвый в Лесу или которого застрелят Странники в прериях? А может быть, ты окончательно лишишься к тому времени разума в Городе Сингов или отправишься оттуда в столетнее путешествие к другой звезде? Почему я должна тебя ждать? Только не думай, что я выберу в спутники жизни другого мужчину. Нет, я останусь здесь, в отчем доме, выкрашу нитки в черный цвет и сотку для себя черную одежду. Я буду ее носить и умру в ней. Но я не стану никого и ничего ждать! Никогда!