Урсула Ле Гуин - Левая рука тьмы: Левая рука тьмы. Планета изгнания. Гончарный круг неба. Город иллюзий

Он повернулся на бок, затем, зевая, сел и стал смотреть на могучие ветви дуба, покрытые красными листьями, который, словно башня, возвышался рядом с верандой, на которой спал Фальк. До него дошло, что, уходя, Парт включила аппарат для обучения во сне, который был у него под подушкой. Он тихонько нашептывал теорию чисел, принятую на одной из планет в созвездии Кита.

Ему стало смешно, и прохлада ясного ноябрьского утра разбудила его полностью. Он натянул на себя рубаху и брюки из тяжелой, но мягкой темной ткани, сотканные Парт, которые скроила и сшила для него Баки, и стал у деревянных перил крыльца, глядя на коричневые, красные, золотые деревья, окружавшие Поляну.

Освежающее, приятное утро было таким же, как и то утро, когда первые люди на этой земле проснулись в своих хрупких, заостренных кверху домах и вышли наружу посмотреть на восход солнца, показавшегося над темным Лесом. Утро всегда одинаковое, и осень всегда одинаковая, но лет, которым ведут счет люди, прошло очень много.

На этой земле когда-то была одна раса, затем появилась другая — завоеватели. Миллионы жизней канули в Лету. Обе расы ушли за туманные дали минувших времен.

Были завоеваны и вновь потеряны звезды, а годы все шли, и прошло так много лет, что Лес древнейших эпох, полностью уничтоженный в течение Эры, когда люди творили свою историю, вырос снова.

В туманном необъятном прошлом этой планеты на это ушло много времени. И далеко не на каждой планете мог произойти этот процесс превращения безжизненного солнечного света в тень и грациозную сложность бесчисленных ветвей, трепещущих на ветру.

Фальк стоял, радуясь утру. Его радость была так велика, что он даже не мог этого себе представить. Ведь у него было совсем немного прекрасных рассветов при столь короткой веренице дней, о которых он помнил, в промежутках между этим днем и темнотой.

Он постоял немного, прислушиваясь к щебету синичек на дубе, к чириканью воробьев и стуку дятлов. Потом потянулся, встряхнул волосами и пошел вниз, чтобы влиться в общее русло домашних дел.

Дом Зоува был беспорядочной цепью башен, связанных между собой и образовывающих замок-ферму. Башни были сделаны из камня и дерева, некоторые из них стояли на этой земле около ста лет, а некоторые — еще дольше. Этот замок был довольно примитивным: темные лестницы, каменные очаги и подвалы. Но в нем не было ничего незавершенного. Он был надежно защищен от пожаров и воздействий погоды. Он был неплохо оборудован: приятные желтоватые лампы, свечение которых вызывалось ядерным распадом, различные автоматические приспособления для уборки Дома и двора, для стряпни, стирки и работы в поле.

Здесь было довольно обширное собрание музыкальных записей, книг и фильмов. В восточном крыле дома находилась приличная механическая мастерская.

Все эти предметы были частью Дома, встроенные в него или сделанные вместе с ним, сработанные в нем или в других Лесных Домах. Механизмы были тяжелы, просты в употреблении, их легко можно было ремонтировать, только источники энергии, приводившие их в движение, требовали недюжинных знаний.

В библиотеке можно было получить достаточно знаний по электронике, которые к этому времени сделались общеизвестными. Мальчикам нравилось делать миниатюрные переговорные устройства для связи между отдаленными комнатами. Однако телевидения не было. Не было также ни телефона, ни радио, ни телеграфной связи. Поляна не имела постоянного контакта с окружающим миром. Способов коммуникации через далекие расстояния в этом мире не существовало. Было, правда, несколько самодельных машин на воздушной подушке, стоявших в гараже постоянного крыла Дома, но ими обычно пользовались только мальчишки для своих игр. На узких лесных тропах было довольно трудно управляться с этими механизмами. Когда люди собирались в гости или по торговым делам, они шли пешком, а если путь был долог, то верхом на лошадях.

Работа по Дому и на ферме была легкой и необременительной. Тяга к комфорту не простиралась дальше тепла и чистоты, пища была здоровой, но однообразной: жизнь в Доме была отмечена скучным постоянством коллективного существования, чистой безмятежной умеренностью. Покой и однообразие обусловливались изоляцией. Здесь жили вместе сорок четыре человека. Ближайший к ним Дом Катола находился в тридцати милях к югу.

Вокруг Поляны со всех сторон простирался нерасчищенный, неисследованный, равнодушный Лес. Дикая чаща и небо над нею. Здесь не было жестокости, и ничто не укорачивало жизнь, как в городах былых веков, переполненных людьми. Сохранить в нетронутом виде что-нибудь из былой цивилизации здесь, среди столь малочисленных людей, было бы исключительно трудным и рискованным делом. Для большинства из них эта жизнь казалась единственно возможной. Другая была просто неведома.

Фальк все это понимал несколько иначе, чем остальные дети Дома, памятуя, что он пришел из необъятной и безлюдной чащи, такой же зловещей и страшной, как дикие звери, бродившие в ней, и все, чему он научился в Доме Зоува, было подобно единственной свечке, горящей среди необъятной тьмы.

За завтраком — хлеб, сыр из козьего молока и темное пиво. Маток пригласил его поохотиться на оленей. Фальку было очень приятно. Старший Брат был искусным охотником, таким же становился он сам. Это их сближало.

Но тут вмешался Глава Дома:

— Возьми сегодня Кая, сын. Я хотел бы поговорить с Фальком.

Каждый из обитателей Дома имел свою комнату для занятий или работы, а также для сна, в прохладное время года. Комната Зоува была маленькая, высокая и светлая, окна ее выходили на запад, на север и на восток. Глядя на осенние скошенные поля и черневший вдали Лес, Глава Дома произнес:

— Вот там, на прогалине Парт увидела тебя. Это было пять с половиной лет назад. Давненько! Не пора ли нам поговорить?

— Наверное, пора, — робко ответил Фальк.

— Трудно сказать, но мне кажется, что тебе было около двадцати пяти лет, когда ты объявился здесь. Что есть у тебя от тех лет теперь?

— Кольцо! — Фальк показал левую руку.

— И воспоминания о горе?

— Воспоминания о воспоминании, — Фальк пожал плечами, — Часто, как я вам уже говорил, в какие-то мгновения я нахожу в своей памяти звук голосов, ощущение движения, жеста, расстояния. Эти воспоминания как-то не стыкуются с моими впечатлениями из теперешней жизни с вами. Они не образуют цельной картины. И они ничего не означают.

Зоув присел на скамью у окна и кивнул Фальку, чтобы тот сел рядом.

— Тебе не нужно было расти. Координация движений восстановилась у тебя на удивление быстро. Учился ты с поразительной легкостью. Меня всегда занимала мысль: допустим, Синги, управляя в былые времена человеческой наследственностью и держа на положении рабов, отбирали нас по признаку послушания и тупости. А что, если ты — отпрыск какой-то мутировавшей человеческой расы, каким-то образом сумевший избежать генетического контроля? Но кем бы ты ни был, ты неординарный человек. Ты — один. И мне хочется узнать, а что ты сам-то думаешь о своем загадочном прошлом.