Осенние визиты

пить кофе. - Я предложил ему встречу, и он, вероятно, согласится.

Николай отставил чашку. Спросил, резко и чуть ли ни возмущенно:

- К чему это, Визирь?

- Успокойся, я не собираюсь менять друзей.

Шедченко, похоже, думал о другом. Вскинул глаза на Хайретдинова, потом едко

заметил:

- А товарищ Сталин этим не пренебрегал. Но я спрашиваю, зачем нам писатель?

- Еще одна голова лишней не будет.

- Точнее - две головы?

- Одна. Посланник Творчества повесился вчера ночью на водопроводной трубе.

Вот теперь Шедченко растерялся. Отвел взгляд - словно высказал что-то мерзкое

о человеке, никак к подобному не причастному. Потом буркнул:

- Совесть заела?

- Может быть. Знаешь, с рефлексирующей интеллигенцией это частенько бывает, -

Хайретдинов вздохнул. - Товарищ Сталин, если уж о нем заговорили, сам

попадался. Начинаешь Берию к ногтю брать - "Зачем без приказа?" Оказывается, и

впрямь... наплевал на дачу, "эмку", подруг, премии. Пустил пулю в лоб, или

прыгнул в петлю.

Визирь засмеялся было, но тут же оборвал смех, коротко бросил:

- Извини. Что-то я... Да, кстати, пацана они так и не прибили.

Шедченко не стал уточнять. Он выстроил схему быстро, не зная, впрочем, что она

не имеет ничего общего с истиной. Писатель оказался куда лучше, чем он

полагал. Неспособны были ни Посланник Творчество, ни его двойник, убить

ребенка. И никого они убить не способны.

Потому и повесился Посланник. Понял - на победу надеяться бессмысленно.

- Извини, Рашид. Ты прав, - Шедченко вновь признал его превосходство. И Визирь

не стал вдаваться в мотивы Посланника Творчества.

- На столике у окна лежит пара телефонов, принеси любой, - добродушно попросил

Визирь. Шедченко повиновался, и Хайретдинов, беря трубку, пояснил: -

Госбезопасность ныне не та. И всю сотовую связь проверять не в состоянии. Есть

у меня номер, который слушают, есть и другие... Алло? Ярослав Сергеевич?

Николай тоже не старался слушать разговор. Визирь сам сообщит ему все, что

сочтет нужным. И он действительно посмотрел на него после короткого диалога,

отложив выключенный аппарат.

- Придумал что-то наш литератор, - весело сказал он. - Нашел, видимо, метод

обезопаситься!

- Но ты же не собираешься... - прохаживаясь вдоль стены начал Шедченко.

- Нет, вероятно. Но всякое возможно. Заров просит прислать за ним машину.

Государственную, с депутатскими номерами. В центр, он будет ждать на

Театральном проезде и Неглинной. И просит приехать тебя.

- Я готов, - просто ответил Шедченко.

- Поведешь сам, - решил Хайретдинов. - Хоть это и против правил... мне

прийдется поговорить с шофером.

- Он человек дисциплинированный, ты его легко уговоришь.

- Конечно, - Визард посмотрел в потолок, потом вздохнул. - Кажется, я понял

план Зарова. Он не дурак. Попробуем с ним подружиться, Коля.

5.

Когда у нее появилась эта мысль - Анна не знала. Не так уж часто она посещала

церковь, даже дома. Не в этом ведь вера.

Несколько раз она спрашивала прохожих - но трое из них сами были приезжими,

двое ничего не смогли подсказать. Наконец ей указали направление.

К церкви она подошла неуверенно и даже смущенно. Глупо, для нее, искать

утешения в словах священника. Но ведь и он - молился отцу своему?

Еще шла заутренняя служба. Анна постояла у входа, глядя на тихую, погруженную

в себя толпу. Так много людей, и среди них столько молодых. Это всегда

приносило ей покой и безмолвную радость. Мир жаждет добра, мир хочет прощения.

Она купила свечу - самую большую из тех, что продавались. Деньги у нее были,

Мария вчера небрежно сунула ей в карман целую кучу - даже считать страшно. У

девушки, продававшей свечи, слегка дрогнуло лицо, когда она увидела

растрепанную пачку долларов и рублей, потом она быстро опустила глаза.

Анна не глядя отделила от пачки не то треть, не то половину, опустила в ящичек

- "на храм". Что для нее теперь деньги. Помедлила, прежде чем поставить свечу.

Собственно, о чем она хотела молиться? За упокой матери... Анна вздрогнула,

как от удара. Почему? Что с ней? Как могла она подумать? Мать жива, жива!

Она с ужасом посмотрела на лик святого, гледящий с иконы. В теплом отсвете

лампадки он был укоризненным и печальным.

Во здравие, конечно. Во здравие сестры ее, сестры и госпожи, Марии...

Поднеся свечу к одной из уже горевших, Анна запалила фитилек, поставила свечу.

Во здравие...

Свеча погасла. Только что мерцал огонек, начинал таять воск - и вот уже нет

ничего, только тонкая струйка дыма.

У Анны похолодело в груди. Мария оставалась там, с Ильей - пусть и

раскаявшимся, но убийцей. Чушь, нельзя верить в приметы, а верить в них в

храме Божьем - вдвойне преступно...

Она вновь зажгла свечу, на этот раз аккуратно и неторопливо, дождавшись, пока

побегут горячие восковые слезы, пока пламя не станет ровным и сильным. Лишь

после этого бережно опустила свечу.

С полминуты свеча послушно горела. Потом пламя стало сжиматься. Это не

походило на неожиданный порыв воздуха - огонек не дрожал, а именно втягивался

внутрь, исчезал, словно пожирая сам себя. Да и не одна другая свеча, из

стоявших рядом, не погасла.

Все было как во сне. Неторопливо и неизбежно. Далекий голос священника, слабые

движения людей, ее руки - упрямо зажегшие свечу в третий раз. Теперь Анна была

наготове. Едва лишь пламя вздрогнуло, она обхватила свечу, обнесла ее ковшиком

ладоней, коснулась огонька пальцами - не умирай, свети!

И пламя покорилось, продолжило гореть. Вот только касавшиеся его пальцы не

ощущали тепла. Холод, ледяной холод, беспощадный, текущий по пальцам,

сковывающий мышцы, заставляющий руки опускаться.

- Нет, - шепнула Анна. - Нет!

Пламя темнело, оно уже не было желтым и солнечным. Сиреневая искра на фитиле,

черный зрачок, пытавшийся выглянуть из-под ее пальцев...

Руки упали, больше не в силах прикрывать огонь. И тот погас, немедленно, с

резким хлопком, похожим на вздох рвущейся ткани.

В глазах закружилось и Анна упала.

Ее отвели на воздух, усадили на скамейку. Двое мужчин и женщина, она смутно

видела их сквозь текущие безостановочно слезы. Мужчины почти сразу ушли,

убедившись, что она приходит в себя. Мало ли какое горе привело человека в

храм. Любому может стать плохо...

Женщина осталась сидеть рядом. Средних лет, в темной одежде, в бесформенном

вязаном берете, из под которого выбивались уже седеющие волосы.

- Лучше вам? - спросила она. Взяла ее за руки.

Анна молча кивнула, вытирая плечом слезы.

- Горе?

Почему-то она кивнула. И тут же устыдилась себя. Не было ведь у нее никакого

горя, мир впереди был светел и чист. Только ее глупый характер, слабые