Александр Громов - Человек отовсюду

Дело было сделано. Перевезенный на Землю с Прииска запас «темпо» перестал существовать. Разумеется, некоторое количество этих микроорганизмов находилось в искалеченных, если не убитых мною андроидах, но беспокоиться было не о чем: та малость «темпо», что не погибла в облаке горячей плазмы при взрыве термобомбы, погибнет позже естественным порядком. Чтобы «темпо» жили и размножались, нужно очень много «темпо». Как на Марции.

Пройдя сквозь барьеры, обычные для бактериологических лабораторий, сквозь все эти облучатели и души из вонючей жидкости, кое-что поломав при этом, я наконец очутился там, где надо. Я видел громоздкую установку, где только и могли размножаться «темпо». Я заставил трясущегося от страха белохалатника признаться в том, что это она и есть. И в тот самый момент, когда я прорычал всем присутствующим совет сматываться поскорее и подальше, был пущен газ.

Я ждал его раньше. Все-таки люди, даже подготовленные, будучи застигнутыми врасплох, тратят массу времени впустую. А придя в себя и обнаружив, что дело зашло далеко и легкими средствами его не поправить, начинают зачистку с решительностью, достойной ореолитов.

Кто, собственно, сомневался, что ореолиты произошли от обыкновенных людей?

Мой белохалатник, только еще собиравшийся пуститься наутек, страшно выпучил глаза, захрипел и опрокинулся навзничь. Не думаю, что остальные ученые и лаборанты, оказавшиеся чуточку проворнее, избежали его участи. Если уж газ подан в вентиляцию, то бежать особенно некуда, вентиляционные отдушины – повсюду. Впрочем, кто-нибудь, возможно, успел надеть изолирующую маску, затаился и выжил. Не знаю. Лично я не видел там никаких масок, да и зачем они при работе с «темпо»?

Вовремя перестав дышать, я остался в сознании. Дальше было просто: термобомба, радиовзрыватель, облако плазмы, уничтожившее лабораторию и распространяющееся по коридорам… Теперь мне оставалось только уйти живым на остатках ресурса моей биоконструкции. Вопрос: как?

Хороший вопрос…

Выход отсюда – он же и вход, другого пути нет. Значит, опять пробежка под летаргатором, а дальше… дальше меня ждут. С нетерпением.

И со страхом, конечно. Живым брать не будут. Вне всякого сомнения, земным биотехникам было бы очень интересно поизучать столь необычный организм, пока он еще не приведен в состояние полной негодности, да только вот незадача: «антитеррористической» операцией командуют совсем не ученые.

Какие еще пути отхода возможны? Вентиляция? Канализация? Несерьезно…

Имелось бы в запасе время – я просто затаился бы и выждал, пока изменится ситуация. Но времени не было. Почти совсем. Я уже начал обеспечивать себя кислородом кашалотовым способом, а это был последний резерв. Он же и единственный.

Хорошая почва для паники. Начать совершать бессмысленные действия, тратя на них последние остатки сил, после чего прийти в полное отчаяние и примириться с действительностью, возведя ее в ранг неизбежности… Главное, очень умно.

Что-то горело, со стороны разрушенной лаборатории текли струи дыма, немного щипало в глазах, несмотря на второе веко. Тупо болели раны. С солидным гулом прокатился мимо меня робот-пожарный, высматривая, что бы тут обдать пеной…

Спокойно, Ларс, сказал я себе. Думай. Только не о невеликом запасе времени!

Все-таки человеческий мозг – плохой инструмент, в сложных ситуациях он норовит толкнуть к эмоциональным решениям вместо рациональных. Возможно, нормальному животному есть с того прок, ну а такому животному, как я? Мне понадобилась целая минута, чтобы прийти к очень простой, совсем очевидной мысли: теперь есть смысл попытаться отключить летаргатор! Куда направлен его растр? Вовне, разумеется! Это защита от внешнего нападения, а не наоборот!

Сразу стало как-то легче. И просочившийся в коридор дым был мне на руку. Вот только бегать по стенам и потолкам было уже трудновато.

Под третьей по счету потолочной панелью я нашел его – массивный цилиндр с двумя подведенными кабелями – питания и управления. Я вырвал оба. Спрыгнул вниз, сильно ударившись о пол животом, ноги уже плохо держали. По счастью, я не мог отбить большинство внутренних органов по причине их отсутствия – удар приняла на себя мышечная броня. Все-таки я обладал сравнительно неплохим телом, а для опытного образца – просто великолепным!

Я не видел противника и предполагал, что противник не видит меня, но знал как дважды два: все изменится, едва я проскочу коридор. Там ждут. Там встретят меня таким шквалом огня, что я ничего не успею сделать, и вообще я буду не я, а будут только клочья. Что делать?

Набрать такую скорость, чтобы охрана не успела отреагировать? Уже не смогу.

Догнать робота-пожарного, заставить слушаться и задействовать как прикрытие? Нет времени.

Значит, просто рискнуть, положившись на удачу?

Глупо. Уже ведь не мальчишка. Но где иной выход? Где?

Только один тактический прием мог дать мне шанс: появиться хотя бы немного не там, где меня ждали. Вонзая в жесткий пластик когти, я разогнался так быстро, как мог. По коридору – наискось, с выходом на стену.

Затем по потолку. Наверное, это было похоже на «бочку» – фигуру, доступную некоторым крылатым летательным аппаратам. Извернувшись в воздухе, как изворачивается подброшенная кверху лапами кошка, я обрушился на то место, где, по моим соображениям, должен был находиться противник.

Он там и был. Меня заметили еще на потолке и, естественно, сразу открыли огонь. Помню близкие разрывы гранато-пуль, молнии в дыму, громкое шкворчание пластика. Помню свою недоверчивую радость – неужели получится? – радость, сменившуюся короткой и явно преждевременной вспышкой ликования. Попали в меня уже в полете.

Боли я не почувствовал – почувствовал ущерб . Следующую минуту помню плохо; я дрался – и это все, что я могу сказать. Бил лапами, срывал с противников дыхательные маски. Почему-то не действовал хвост-булава, плохо повиновалась левая задняя лапа, и не сразу я понял, что хвоста у меня больше нет, а мышцы лапы рассечены едва ли не до кости. Но обе правые конечности еще работали, да и клыкам находилось дело. Наверное, и моя дьявольская рожа была нелишней в плане психологического воздействия на противника.

Раненый зверь дрался так, как и должны драться раненые звери – не давая и не прося пощады. Искалеченный, но живой, нейтрализовавший нескольких противников, он прорвался сквозь заслон, проковылял вверх по лестнице, потерял направление, оказался в каком-то очередном коридоре, нарвался на пальбу в одном его конце, потащился, волоча лапу, ко второму…

Там был тупик. Еще один. Наверное, последний для меня тупик.

Один час двадцать семь минут плюс-минус минута – столько времени прошло с начала операции, если только не сбились мои внутренние часы. Через три, максимум пять минут Вилли нанесет свой «точечный укол», не зная – откуда ему знать, – что в этом уже нет необходимости. Скорее всего «укол» меня угробит, а если я уцелею, то ненадолго: вентиляция разнесла газ по всем закоулкам подземелий горы Верхний Уньявр, а мои запасы кислорода на исходе. Почему я самонадеянно решил обойтись без дыхательной маски, скроенной по моей кошмарной морде? Впрочем, что толку… Ресурс моего тела в самом благоприятном случае – несколько часов, а если учесть, как мне досталось, то, пожалуй, не больше часа. И даже эта оценка оптимистична. Слишком много мышц повреждено, слишком много потеряно крови. Я уже не тот. Драться? Пожалуйста, это я еще могу кое-как. И буду. Пусть меня прикончат, но не сидеть же сиднем, ожидая неизбежного и скорого конца!