Николай Васильев - Битва при Тюренчене [СИ]

Смотрит на него в упор, в глаза — с беспощадной проницательностью.

(Чарльз, трепеща) — Вы необыкновенная женщина, мисс Вудраф. Я глубоко стыжусь, что не сумел понять этого раньше.

(Сара, как бы констатируя факт) — Да, я необыкновенная. Вы не проводите меня до развилки?

Чарльз кивает. Она собирает скромные пожитки, и они выходят на поляну, идут по тропе. Останавливаются.

(Сара, протягивая ему руку, с едва заметной мольбой) — Я никогда Вас не забуду…

Он почтительно и печально выдерживает ее взгляд и отпускает руку. Уходит. На полпути оборачивается — она смотрит ему вслед неподвижно. Он приподнимает шляпу — она не реагирует.

Занавес закрывается. Аплодисменты просто оглушительные, с галерки что-то кричат. Антракт.

За кулисами все ходили с воодушевленными лицами и блестящими глазами.

— Расшевелили мы публику, — улыбался Ровнин.

— Уболтали, — смеялся Плец.

— Моя Танечка просто звезда, — радовалась Мария Ивановна.

— Меня Сережа вдохновляет, — счастливо рассмеялась Таня. — Он просто типичный англичанин. Но с чувствительной русской душой.

— А ведь ты к нему всерьез в последней сцене присосалась, — вдруг выпалила Надя. — На репетициях утыкались в щеку, а здесь всерьез? Может в третьем акте ты ему и отдашься по-настоящему?!

— Цыц, дочь! — встрял Плец. — От Сергея с одного раза не убудет, а публику морочить нельзя, фальш враз заметит.

— Да вы что, издеваетесь все надо мной?!

— Наденька, доченька, не слушай их, дураков, — запричитала Мария Ивановна. — А ты, Сергей, иди сюда и винись перед невестой. Чтобы больше никакого натурализма, это все-таки театр, обман зрения и чувств, а не настоящая жизнь. Вот и обманывайте публику, но искусно. Как полагается настоящим актерам.

— Но мама, мы же не настоящие… — почти плакала Надя.

— Потерпи, крошечка, — шепнул ей Городецкий. — Этот спектакль на один раз, больше мы его играть не будем…

— А зачем тогда огород городили?

— Я думаю, к нам сегодня же придут руководители Красноярского театра и попросят отдать им пьесу на постановку.

— А как же я? — растерялась Татьяна. — Неужели я сразу расстанусь с Сарой Вудраф?

— Ты — это ты! Если захочешь, будешь и у них играть эту роль. Я видел в Петербурге и здесь несколько спектаклей, но актрис, равных тебе по силе самовыражения, не заметил.

— Спасибо, Сереженька! Ты, правда, мой вдохновитель!

— Так, внимание, — предупредил Ровнин, — антракт заканчивается. Городецкий, Плец, приготовиться…

Занавес в очередной раз расступается, и зрители видят кабинет финансиста: длинный стол эбонитового дерева, кожаные кресла, пальма в кадке (все позаимствованное в АО «Драга»). Мистер Фримен в солидном твидовом костюме и Чарльз, одетый в элегантную серую пару, сидят в креслах, переживая паузу после вступительного сообщения Чарльза.

(Мистер Фримен насупясь) — М-да, новость неожиданная. Весьма неожиданная.

(Чарльз через время) — Вряд ли я должен добавлять, что она стала полной неожиданностью и для меня. Но я счел своим долгом немедленно поставить Вас в известность — и потому я здесь.

— Весьма разумно. А как отнеслась Эрнестина?

— Довольно бурно, но потом сказала, что все это чепуха. Я привез Вам письмо от нее, вот оно (Передает).

(Фримен, пряча письмо в карман) — У Вас ведь остается порядочный независимый доход?

— Да, нищета мне не угрожает.

— Притом нет гарантии, что дядюшке удастся обзавестись наследником…

— В его годы гарантировать рождение детей трудновато.

— Впрочем, эти бабы на какие подлоги только не способны, чтобы стать матерью лорда, пусть формального…

— Что вы имеете ввиду? Она может забеременеть от другого, а отцом назвать дядюшку?!

— Увы, такое бывало неоднократно… Но вернемся к Вашему браку с Эрнестиной: он существенно упрочит Ваше финансовое положение, так?

— Совершенно справедливо.

— К тому же у меня нет других детей, и когда я умру, все мое состояние отойдет Вам с Эрнестиной и вашим детям…

— Право, мне не пристало рассуждать…

— Полно, милый Чарльз, нам стоит быть друг с другом откровеннее. Когда Вы обратились ко мне с разрешением на брак с Эрнестиной, я дал свое согласие, руководствуясь в немалой степени соображениями взаимной выгоды. Перемены в вашем положении стали для меня как гром среди ясного неба. Но мне важно, чтобы никто не мог приписать Вам какие-либо корыстные мотивы. Это сейчас самое главное.

— Для меня это тоже чрезвычайно важно, сэр.

— А теперь я прочту, с вашего позволения, письмо дочери.

Читает. Чарльз смотрит в окно.

(Фримен, трогая его за рукав) — Пожалуй, Вас заинтересует постскриптум письма: «Если Вам покажется убедительной чепуха, которую заладил повторять Чарльз, я уговорю его меня похитить, и мы обвенчаемся в Париже». Как видите, нам не дано выбирать. Так что скорее возвращайтесь в Лайм к своей невесте…

(Чарльз, привставая) — Я Вам очень признателен.

(Фримен с предупреждающим жестом) — Могу ли я, раз представился подходящий момент, чистосердечно поговорить еще об одном деле, касающемся вас с Эрнестиной? Речь пойдет о коммерции. Вы по рождению и воспитанию джентльмен, и торговля, вероятно, внушает Вам отвращение?

(Чарльз через силу) — Сэр, нынче любому разумному человеку известно, что торговля — двигатель прогресса…

— Вы говорите искренне? Но как бы Вы отнеслись к тому, если бы персонально Вам пришлось заняться коммерцией?

— Такой необходимости пока не возникало…

— А вот для меня проблема помощника, причем родственника, остро стоит давно. Моя финансово-коммерческая империя растет, но у меня нет сына, которому я мог бы ее со временем передать. Конечно, вы с Эрнестиной можете нанять толковых управляющих, но мощную империю должен возглавлять энергичный полководец. Каких-то особенных финансовых знаний у него может и не быть (я ведь университета не кончал), гораздо важнее природная проницательность, способность внушать уважение, умение трезво судить о людях. А этими качествами Вы, я вижу, не обделены.

(Чарльз, силясь собраться с мыслями) — Мне не хотелось бы показаться неблагодарным, но я… я хочу сказать, что эта деятельность настолько не соответствует моим склонностям…

(Фримен, дожимая слабого собеседника) — Помните, прошлый раз Вы пропагандировали мне учение Дарвина? Я, конечно, считаю, что это богохульство. Но все же книгу его раздобыл и почитал, и одно ее положение мне показалось очень верным. О том, что в целях эволюции каждый вид должен изменяться, чтобы что?

(Чарльз нехотя продолжает) — Чтобы выжить. Он должен приспосабливаться к окружающей среде.

— Точно! Я занимаюсь коммерцией более тридцати лет и все это время жизнь заставляла меня быстро приспосабливаться к изменяющимся модам и вкусам. Иначе я бы обанкротился. Таковы законы коммерции, которая все более доминирует в мире. Вы скажете, что аристократов законы выживания не касаются. Но разве Дарвин вывел аристократию за скобки эволюции? Какие изменения должны произойти в Вашем сознании в век всеохватного влияния коммерческой деятельности? Подумайте об этом и примите решение. Конечно, не сей же час. Вы обещаете?