Роджер Леви - Платформа [litres]

– И ты увидишься с Пайревой, – сказал он, отвернувшись к двери.

В комнате rv я открыл крышку капсулы, как делал почти каждый день в течение без одной недели пяти лет. Я ждал, когда Пайрева откроет глаза, но сделал это только Пеллонхорк. Они открылись мгновенно и сразу расширились и сфокусировались на мне.

– Привет, Алеф. Малах.

Я не слышал его голоса так долго, что это было словно в первый раз. Его звук возвратил меня в тот день, когда в иерсалемской церковке Пеллонхорк построил в нефе башню из молитвенников, прежде чем опрокинуть ее на пол, – мальчик, подобных которому я прежде не видел. Я вспомнил эту поразительную демонстрацию свободы, бездумного наслаждения. Как от того момента мы пришли к этому?

Малах поздоровался. Говоря с Пеллонхорком, он казался другим человеком.

Я сказал:

– Пайрева не открыла глаза.

Пеллонхорк меня проигнорировал.

– Как моя организация, Малах?

– Все хорошо. Осталось лишь немного фанатичных сторонников Лигата, воображающих, будто они что-то замышляют. Время от времени я их прореживаю. Мы более чем устойчивы. У нас больше силы, чем было прежде.

– Хорошо. А Алеф сделал то, что собирался?

Малах указал на меня.

– Я спрашиваю тебя, Малах.

– Сделал. Все работает именно так, как должно было.

– А «ПослеЖизни»? Они популярны?

Я попытался не показывать удивления. Он не должен был знать этого слова.

Пеллонхорк, улыбаясь, перевел взгляд с Малаха на меня. Крышка была на уровне его шеи, и в сравнении с легким движением его головы абсолютная неподвижность Пайревы была еще более мучительна.

– Да, очень популярны, – ответил Малах, избегая моего взгляда.

Было два возможных объяснения. Первое – что Пеллонхорк, находясь в rv , был подключен к Песни. Я в это не верил: гиперсомния свела бы его с ума. Другим объяснением было, что Малах периодически выводил его из rv , чтобы держать в курсе моих дел. Должно быть, так оно и было.

– А как же Пайрева? – спросил я. Ее глаза оставались закрытыми. Я отчаянно хотел, чтобы она что-нибудь сказала. Неужели ее тоже выводили из rv , пока я об этом не знал, не давая мне шанса поговорить с ней?

– Малах время от времени консультировался со мной. Я убежден, что ты и Он исполнили все, что обещали.

– Значит, все сделано. – Мой голос дрожал. – Я хочу Пайреву. Она нужна мне, Пеллонхорк. Пожалуйста.

Я взглянул на Малаха в поисках поддержки. Моя роль была сыграна. Я сделал то, чего требовал Пеллонхорк. Я гарантировал ему продолжительную безопасность. Пеллонхорку оставалось только вернуться в rv и отправиться в море, пока мой проект отыскивает средство от его рака. Конечно же, я был теперь свободен. Я мог забрать мою Пайреву. Почему Пеллонхорк медлит?

– Прости, Алеф. Пока что Пайрева останется со мной.

На мгновение я потерял дар речи.

– Я сделал все, что обещал.

– Пожалуйста, говори потише, Алеф. Это на тебя совсем не похоже. Когда я буду свободен, Алеф, когда Он отменит мое испытание, я хочу, чтобы ты был рядом со мной. Ты ведь знаешь, что ты часть меня, Алеф. И ты же правда хочешь вернуть Пайреву и ее ребенка, да?

– Да, – прошептал я.

– Хорошо. Все очень просто, Алеф. Ты сделал свою работу и запустил процедуру поиска моих исцеления и жизни вечной, так что он может продолжаться без тебя. Ты тоже ляжешь в rv . Не в эту же капсулу, конечно, но отправишься в то же море. И когда мы выйдем на волю, ты выйдешь тоже, и мы все снова будем вместе. – Он улыбнулся. – Дело в доверии. Я тебе доверяю, и Он тоже.

Так и случилось. Он знал, что я не смогу ничего сделать. Мы сбросили его – и Пайреву – в море. А следом отправили сарк с его отцом и Спеткином Лигатом.

Да, я знал, что мне придется быть рядом, когда Пеллонхорк проснется. Я тоже должен был лечь в rv, но спать я не собирался. Я намеревался провести это время так же, как тот короткий срок в детстве, бодрствуя в Песни. Никто и никогда не оставался в здравом уме, если делал это больше месяца, но я не мог рисковать безопасностью моей Пайревы. Как бы я ни был уверен, что «ПослеЖизнь» выживет, рисковать я не мог. И я всем сердцем желал вернуть ее, и я так сильно хотел увидеть нашего ребенка.

Поэтому я тоже погрузился в rv.

Годы шли и шли. Я наблюдал за всем из своего сарка. В состоянии гиперсомнии я странствовал по Песни, бродяга и искатель. Из своего сна я говорил с Системой. Когда мне нужно было прямое общение, я с легкостью притворялся интерфейсом программы.

Я поддерживал и расширял «ПослеЖизнь», и, так осторожно и незаметно как мог, вел поиск Пеллонхорковых семян уничтожения, чем бы и где бы они ни были. Жизненно важно было, чтобы Малах и тот, кто придет ему на смену, не знали о моем присутствии, поэтому я не осмеливался искать слишком настойчиво или вмешиваться слишком явно.

Я не нашел ничего. Казалось, что семян не существует. Была только предсказуемо подозрительная деятельность Шепота.

Конечно, я не мог быть в этом уверен, потому что мне приходилось вести свое расследование тайно. Если бы Пеллонхорк обнаружил, что я делаю, он мог запустить свой апокалипсис. Я мучительно сознавал, что он всегда был хитрее меня. Я мог сосчитать все листья на всех деревьях во всех лесах, выросших в моей голове за время нашего сна, но не мог предсказать его действий. Я гнался и гнался за ним, и боялся, что никогда не поймаю. Мы были как два бегуна на противоположных сторонах одной и той же ленты Мебиуса, вечные преследователи и преследуемые.

А время шло, время шло.

Если бы у меня не было другой работы, думаю, я сошел бы с ума. Как бы идеальна ни была «ПослеЖизнь», ничто в Системе не было неуязвимым. Как боговерие старой Земли не смогло пережить бегства со своей родины, так и «ПослеЖизнь» могла потерпеть неудачу. А если бы она потерпела неудачу, Пайреву, мою любовь, и нашего с ней ребенка ждала бы смерть.

И поэтому я трудился, чтобы сделать «ПослеЖизнь» незаменимой и поддерживать ее. Она проникла во все сферы человеческой жизни. Я создал ПараСайты, чтобы они обслуживали все возможные аспекты человеческой натуры. Я оказал поддержку чиновникам Администраты, и они позволили «ПослеЖизни» сделаться одним из объектов налогообложения. Постепенно я сделал так, что без ее скрытых кодов и связей не могла работать даже Песнь.

Однако при всем этом, при всем том глубоком проникновении в Систему, которого я добился, я все равно не мог раскрыть секрет Пеллонхорка.

Так и получилось, что с течением лет «ПослеЖизнь» стала для Системы важнее, чем что бы то ни было. Она добилась такого успеха, что Шепот время от времени подумывал серьезно ею заняться.

И это было интересно, поскольку каждый раз, когда эта идея высказывалась на уровне их Совета, они ее отбрасывали.