Кэтрин Мур - Грядет тьма (сборник)

На мгновение мир ожил передо мной, как будто я снова очутился в Нью-Йорке в родном театре и снова стоял на знакомой сцене, слышал знакомые слова. В последний раз я слышал их сквозь туман алкоголя, и слова бессвязно клокотали у меня в голове. Воспоминание было настолько живым, что я на мгновение ощутил глубокую волну опьянения. Я подумал, я не могу этого сделать, я не могу, я слишком часто терпел неудачу и на этот раз меня вновь ожидает провал.

Но руки Полли развернули меня лицом к выходу. Я двинулся вперед на негнущихся ватных ногах.

Огни ослепляли. Я чувствовал их пульсирующий жар на затылке. Я видел плывущее море лиц со всех сторон, всех! Знать, что все будет именно так — это одно, но встать реально между ними — совсем другое, нечто ошеломительное. Раньше я всегда стоял на сцене, привычно окруженный с трех сторон декорациями и актерами, а зрители были видимы лишь с четвертой стороны. Так было всегда, так я привычно ощущал спектакль. Но здесь у нас не было ни сцены, ни декораций, ни стен. Ничего, кроме широкой улицы, открытой со всех сторон и заполненной наблюдающей публикой. Это было похоже на выход в саму жизнь после долгого нахождения в мире иллюзий. На мгновение меня парализовала тяжесть устремленных на меня глаз.

Потом Кресси в желтом платье развернулась ко мне, чуть склонила голову набок, подняла глаза и произнесла:

— Я не знала, что ты придешь. Я действительно не знала.

Моя ледяная рука поднялась сама собой и нежно погладила ее по шее. Я видел, как она слегка вздрогнула от холода, а затем улыбнулась. И я услышал свой собственный голос...

А потом произошло чудо. Знакомое чувство, которое я почти забыл — так это было давно. Я услышал свой голос — полный, уверенный и более богатый, чем он когда-либо звучал на сцене. (Возможно, на меня повлияли события последних дней, так сильно изменившие меня, может быть, даже сильнее, чем я думал). Я слышал эти слова так, словно никогда не слышал их раньше: свежие, спонтанные, возникшие в моем сознании от прилива глубоко переживаемых эмоций, потому что эта светловолосая девушка в желтом платье была не Кресси, а Сьюзен Джонс. Юная, свежая, прелестная Сьюзен, чья молодость могла бы послужить толчком для обновления моей собственной жизни, если бы я смог завоевать ее. И я просто обязан был это сделать.

Я больше не был самим собой. Я был измученным изгнанником из города, случайно заигрывающим с деревенской девушкой. Я больше не играл в пьесе. Я жил в ней, стал тем, кто случайно обратил на себя внимание и оказался пойманным в ловушку, стал беспомощным против собственной страстной потребности в источнике молодости, которым становится для него девушка. Понимая, что не в состоянии вызвать в ней ответные чувства, он все равно приложит все силы для этого. Я чувствовал глубокую и мучительную тоску, как если бы она была моей собственной. Слова, которые я произносил, были словами из сценария, каждый шаг и жест были по сюжету, но новая сила вливалась в роль, которая увлекала за собой не только меня, но и весь актерский состав, всю пьесу.

Я переосмыслил пьесу, не меняя ни строчки, ни движения. Это все еще была комедия, но теперь в ней появились глубина, эмоции и что-то такое, что можно было назвать простыми истинами жизни, немного грустными и наивными и очень трогательными для всех зрителей.

Я осознал все эти нюансы немного позже. В то время я не знал ничего, кроме того, что должен мобилизовать все силы, которые бурлили во мне, чтобы завоевать девушку по имени Сьюзен и продлить себе молодость из источника ее юности. И сила во мне была бесконечной. Пьеса постепенно превратилась в новую жизнь вокруг меня и заиграла, засветилась новыми гранями. Я чувствовал поток эмоций, идущих от зрителей. Казалось, что они даже дышат в унисон нашему дыханию. Весь актерский состав был захвачен действием вместе со мной, и новый смысл, казалось, расцвел в каждой строке. Я не смог бы достичь этого без своих актеров, и думаю, что чувства, которые вызывала наша игра, были настолько сильными, что ни один из зрителей не смог бы противостоять им, даже если бы захотел.

«Перекресток» больше не был спектаклем о ссоре молодых влюбленных. Речь шла о стареющем искушенном человеке, который слишком поздно понимает, чего хочет, и никогда не сможет этого достичь. А может, и никогда и не смог бы. А может быть, обретя желаемое, он поймет, что не того хотел. Но в то время как он пытается завоевать любовь девушки, он проходит через сильнейшую бурю эмоций, увлекая за собой аудиторию.

Мы дошли практически до конца спектакля, когда я немного пришел в себя, почувствовав дальше в тексте что-то неподходящее для нового «Перекрестка», который мы создавали в процессе игры. Песня Полли и моя ссора с Роем. Это были акцентирующие моменты в конце комедии, но неправдоподобные, очень фальшивые для впечатлений, которые я хотел оставить зрителям.

Я знал, что нужно было сделать. Моя роль была стержнем пьесы, и не было ничего невозможного, что было бы мне не по силам. Уверенность, которая росла во мне, была больше, чем я, больше, чем весь мир. Я чувствовал, как Земля вращается вокруг меня просто потому, что я шел по ней сейчас. Подобно тому, как лесоруб ногами катит бревно к реке, я заставлял крутиться вокруг себя весь сюжет спектакля. Я создал вокруг нас волшебный мир — не шире своей волшебной комнаты, в которой я запирался, чтобы не впускать реальность. Но теперь этот мир сконцентрировал всю бесконечность реальности, а внутри него бурлящие чувства были настолько обнажены, что обжигали при прикосновении к ним.

Момент для песни Полли неумолимо приближался, пока мы продолжали играть. И песня последовала за моей репликой, а я не успел. Спокойно и уверенно я вырезал дюжину фраз из диалога, чем перевернул весь смысл песни. Затем я, перепрыгнув через страницу сценария, акцентировано задал Полли вопрос. Вопрос, на который она должна была ответить, чтобы привести к моей драке с Роем.

Она подыграла мне виртуозно, не споткнувшись и не моргнув глазом. Я почувствовал лишь легчайшую рябь непонимания, пробежавшую по остальным актерам на сцене, когда они мысленно корректировали свои собственные реплики. Но они очень ловко перевоплотились в новые сюжетные линии, которые шли с более поздними диалогами, к которым я всех нас перетащил.

Я перешел к кульминации и моей драке с Роем. Но я играл без борьбы. Мы точно следовали сценарию, за исключением того, что не было никакого обмена ударами. Физически.

Это было очень странное чувство — переживать события так, словно они происходили впервые в мире, спонтанно и свежо, но в то же время знать, каким должен стать результат, и идти вперед сквозь время, чтобы придать ему желаемую форму.