Генри Каттнер - Мы истребляем людей (сборник, том 2)

Норман остановился. Он стоял перед самым Барьером — гладким, серым, без единой надписи или царапинки. Это была не материя. Это было нечто иное, созданное учеными в далекие времена.

А что там с внешней стороны? Прошло шестьсот лет с тех пор, как был включен Барьер. За это время остальной мир мог весьма измениться. Странная идея пришла ему в голову. А что, если уничтожена вся планета? Предположим, какая-то цепная реакция испарила ее? Уцелел бы тогда Город? Или Город был не просто экранирован этим фантастическим Барьером, а смещен в иную плоскость существования?

Норман ударил кулаком в серую поверхность. Было так, словно он врезал по упругой резине. И вдруг, без предупреждения, его охватил ужас. Норман не услышал собственного крика...

Позже он подумал о том, как вечность могла быть сжата в один краткий миг? Затем его мысли вновь обратились к самоубийству.

— Самоубийство? — сказал Флеминг.

Эта мысль обеспокоила Нигрела.

— Экология перестала быть проблемой, — сказал он. — Я думаю, все дело в том, что Город — закрытая система. Мы создаем искусственно то, что шестьсот лет назад возникало естественным путем. Но природа не ставит на фаворитов, как делаем мы. Природа использует все варианты. Я имею в виду мутации. Практически, нет никаких правил о введении в игру новых сущностей и нет никаких правил о введении новых правил. Здесь, в Городе, мы должны оставаться верными исходным правилам и исходным сущностям. Если Билл Норман убьет себя, я не знаю, что тогда произойдет.

— С нами?

— С нами, а через нас — с горожанами. Психолог не может помочь Норману, ложь тоже. Психолог не знает...

— А что у него была за проблема? У психолога, я имею в виду. Он сказал Норману, что решил свою проблему, занявшись психологией.

— Садизм. С этим мы справились достаточно легко. Мы пробудили его интерес к изучению психологии. Его индекс интеллекта так высок, что мы не могли предложить ему хирургию. Ему было нужно более утонченное, интеллектуальное занятие. Но теперь он полностью социален и находится в хорошем равновесии. Психологическая практика дала ему то, в чем он нуждался, и он очень компетентен в своей области. Однако ему никогда не постичь корень проблемы Нормана. Сбой экологии, — повторил Нигрел. — Отношения между организмом и окружающей средой в данном случае противоречивы. Галлюцинации! У Нормана нет никаких галлюцинаций. Нет даже иллюзий. У него просто приступы размышлений... к счастью, короткие.

— В любом случае — это неправильная экология.

— Так и должно быть. Город непригоден для жилья.

Город кричал!

Это был микрокосм, бьющийся в неимоверных усилиях за то, чтобы быть максимально эффективным. Как двигатель на спасательной шлюпке. В самый разгар шторма. Двигатель напрягается, старается изо всех сил — и кричит. Среда обитания в Городе была настолько искусственной, что никакая нормальная технология не могла сохранять равновесие.

Шестьсот лет назад создатели Города рассматривали и отбрасывали план за планом. Максимальный диаметр Барьера составляет пять миль. Уязвимость его увеличивается в квадрате от увеличения радиуса. А неуязвимость была основным фактором.

Город должен быть самодостаточным модулем при невозможно маленьком диаметре.

Рассмотрим возникающие тут проблемы. Автономная система. Не могло быть никаких трубопроводов вовне. Цивилизация должна существовать в Городе неопределенно долгий срок на собственных продуктах отхода. Пароходы и космические корабли не могут служить примером для подражания. Они заходят в порты, где могут пополнить запасы.

Эта же спасательная шлюпка должна пробыть в море гораздо дольше шестисот лет. И горожане — оставшиеся в живых — должны быть сохранены не только живыми, но и невредимыми как физически, так и психически.

Чем меньше объем, тем выше концентрация. Создатели могли сделать необходимые механизмы. Они знали, как их делать. Но такие механизмы еще никогда не создавались на планете. Не в такой концентрации!

Цивилизация всегда — искусственная среда. Со всеми необходимыми машинами и механизмами Город становился настолько искусственным, что никто не мог в нем жить. Создатели добились эффективности — они создали Город, который мог существовать неопределенно долго, вырабатывая воздух, воду, продовольствие и требуемую энергию. Об этом заботились машины.

Но какие машины!

Энергия, требующаяся и вырабатываемая, была почти немыслима. Разумеется, ее приходилось тратить. И она тратилась. Тратилась в свете, звуках и излучениях — и все в пятимильной области под Барьером.

Любой из живущих в Городе заработал бы невроз через две минуты, психоз через десять, а после этого прожил бы немногим дольше. Таким образом, у создателей был функционирующий эффективный Город, но никто не мог в нем жить.

Ответ был один.

Гипноз.

Все жители Города находились под гипнозом. Все в Городе находились под гипнозом. Это был избирательный телепатический гипноз, создаваемый так называемыми Монументами — мощными гипнопедическими устройствами. Сидящие в спасательной шлюпке не знали, что бушует шторм. Они видели лишь спокойную воду, по которой медленно дрейфовала шлюпка.

Город кричал в глухие уши. Никто не слышал его целых шестьсот лет. Никто не чувствовал излучение, никто не видел ужасный, отвратительный свет, озаряющий Город. Горожане не могли этого увидеть и Контролеры тоже, поскольку были слепыми, глухими, немыми и ущербными во всех других смыслах. Они были телепатами, эсперами, и экстрасенсорика позволяла им выполнять свою задачу по управлению спасательной шлюпкой. Что же касается горожан, то их задачей было выжить.

Никто не слышал Город, кричащий в течение шестисот лет... никто, кроме Билла Нормана.

— У него пытливый ум, — сухо сказал Нигрел. — Даже слишком пытливый. Как я уже упомянул, его проблема абстрактна, и если он найдет правильный ответ, тот убьет его. Если же не найдет, то просто сойдет с ума. В любом случае мы пострадаем, потому что нас не тренировали на неудачу. Основной гипнотический принцип, внедренный в наше сознание: каждый горожанин должен выжить. Ну, ладно. Теперь у тебя есть все факты, Флеминг. Что-нибудь наклевывается?

— У меня нет всех фактов, — возразил Флеминг. — В чем же все-таки проблема Нормана?

— У него опасное наследие, — уклончиво ответил Нигрел. — Его предки сплошь теологи и математики. Его разум... слишком уж рационален. Что же касается проблемы... Ну, Пилат задал тот же вопрос три тысячи лет назад, и насколько я знаю, ответ до сих пор не получен. Этот вопрос кроется за всеми исследованиями с тех пор, как возникла наука. Но никогда до настоящего времени ответ не был таким фатальным. Вопрос Нормана очень прост: «Что есть истина?»