Нелл Уайт-Смит - 150 моих трупов

Я почувствовал, что одновременно и отдохнул, и устал. Всё вместе. Странное ощущение.

Я проверил груз. Последние несколько часов перед дежурством проспал. К сожалению, мне снова снилось.

Нынешние сны имели мало общего с теми отрывочными, аллегоричными видениями, какими грезили механоиды обычно. Они не являлись снами в том воплощении, что я запомнил из детства. Скорее – визуализированными воспоминаниями.

Я снова видел мощёный двор под окнами госпиталя. Моя жена стояла за спиной инвалидного кресла. После долгого разговора мы избегали смотреть друг другу в глаза. Мой друг мог бы тоже находиться в комнате, но он предпочёл сидеть в коридоре за дверью. По привычке достраивать движение по звукам, я чувствовал, как жена повернула голову к окну. Я знал, что она устремила взгляд вниз, но её внимание рассредоточено. Понимал, что её рука лежит у меня на плече. Этого прикосновения я не чувствовал.

Вместо этого я чувствовал, как связи шумят от сердца города и расходятся под межами серым незримым дождём.

Стены почти перестали для меня существовать. Я слышал сквозь них. Даже не то чтобы слышал… скорее ощущал каким-то особенным чувственным органом. И в сознании рисовалась картинка движения. Мой друг опустил руки, упёрся в колени. Закрыл в задумчивости лицо. Отнял ладони. Я знаю, он смотрел на них. Моя жена переменила позу, оставшись стоять, где была. Я так точно знал механику каждого её движения. Понимал это так глубоко, как она никогда не могла бы понять сама.

По коридору от лестничной клетки сотрудник Центра шёл к нам лёгкой походкой. Он приветливо улыбался. Когда он подходил к двери, мой друг зачем-то встал. Отдал знак приветствия. Верно, он забыл, что с Центром, как и с врачами, я мог говорить за себя сам. Последние месяцы, пока я лежал без сознания, он так привык нести за меня ответственность, что… его раскаянье в этом глупом приветственном жесте для меня явствовало из каждой задействованной им мышцы, начиная от ног и заканчивая веками.

– Я рад вас приветствовать! – просиял мастер Центра, войдя.

Улыбнулся мне. В руках он нёс перчатки. Их он положил, походя, на кофейный столик у двери.

Моя жена встрепенулась. Сжала кисть у меня на плече. Я не чувствовал этого. Снова не чувствовал. Знал. Её губы разомкнулись. Поворот головы, вопросительный взгляд.

– О нет, – отдал ей знак приглашения мастер, – уходить совсем не обязательно, если господин Риррит не возражает, конечно.

Я повернул голову, не зная, как следует ответить. Она поняла правильно. Сжатая до этого рука у меня на плече расслабилась. Пригладила мою рубашку. Женщина вышла.

– Ну, – проводил её взглядом мастер, – что же! Я, во-первых, рад с вами познакомиться, господин Риррит. Поверьте, не каждый день получаешь такие заявки. Когда вы очнулись? Если я правильно помню, неделю назад?

– Пять дней.

– И уже готовы приступить к работе! – похвалил меня мастер.

– Согласно заключению врачей, я полностью здоров.

– Полностью здоровы, хотя совершенно парализованы. Болезнь раньше касалась только ног, но теперь распространилась и выше, насколько я понял? Ну что же, не стоит спекулировать словами, я понял, что вы имеете в виду, и очень горжусь вами. – Он улыбнулся, довольно официально и примирительно-фальшиво. Вздохнул и бросил взгляд на дверь. – Я… в силу своей профессиональной… давайте это назовём «профессиональной инерцией», в курсе вашей ситуации. И меня несколько беспокоит… Поймите правильно – заявка, полностью соответствующая вашим желаниям, на вас поступила. Расчёт на дальние назначения, красные рукава – словом, полный список вещей, которых обычно кандидаты боятся как горящего поезда. Поэтому я рад, что вам именно туда и надо. Я готов дать добро, но переживаю вот за что: такие дальнобойные команды, как та, куда вас назначат, проводят много времени рядом, и лучше в таких случаях формировать одну и на многие годы. Плохо будет, если ваша семья…

Я перебил:

– С нами всё хорошо.

– Отлично. Но я уточню ещё один момент – право вашей супруге следовать за вами (конечно, после вашего личного разрешения) Центр даст только после того, как вы отработаете не меньше десяти лет. Вахты долгие. – В окно бил ветер. Я знал, что он холодный. Я не чувствовал сквозняка, но в любой момент мог бы. Мне просто надо взять себя на перчатки. – Увольнения в города – краткие.

– Мне и моей жене нужно время, чтобы принять произошедшее. – Я уточил: – Много времени, я думаю. Очень много.

– Ну что же, – он перевёл взгляд на перчатки, лежавшие на столе, – тогда ваш поезд уходит через пять часов. Инструктаж в здании Центра, там же экипировка (я не сомневался в ваших решениях, поэтому позволил себе немного предвосхитить события). Идите вперёд: мне нужно будет ещё закрыть кое-какие дела в этом госпитале и провести в городе несколько встреч. Перчатки… – он перевёл наше совместное внимание на столик, – вы же позволите мне провести эту небольшую проверку профессионализма? Здесь… три метра. Три метра до них.

Он взглянул на меня. Я понял, что он никогда не видел, как оперируют с нитями на таком расстоянии.

Я встал с инвалидного кресла, подошёл к столу и взял перчатки.

Мастер Центра прощался со мной, используя фразы, какие я позже стану называть «стандартными». Но я в этот момент слышал только, как вздрогнула от звука моих шагов женщина, что ждала меня в коридоре. Моя жена.

Я затворил за собой дверь.

Мой друг встал. Я положил руку ему на плечо. Поблагодарил. Мы обнялись на прощание с женой. Она больше не плакала. Я знал, что разлука предстоит долгая. Я принимал её. И она принимала.

Когда я отправился к выходу, они не провожали. Они не могли. Сидели там, на лавочке, далеко друг от друга, но я чувствовал верно всё напряжение. Перчатки привычно улучшили и без того острое чутьё. Я шёл по коридору вперёд, а видел чуть назад и в будущее. Я спущусь вниз, накину куртку и отправлюсь на Пятую улицу к Центру. Они будут сидеть рядом ещё минут пятнадцать. Затем он обнимет её. Она будет хотеть плакать от стыда, горя и чувства отчуждённости, но не сможет, а вместо этого она просто останется в его объятиях. Это уже заложено в их телах. Уже жило в них. Ещё не в сознании, но в плоти – давно. Они больше не лягут друг с другом, но и чужими друг для друга уже никогда не станут. До самого конца.

Я их очень жалел. Потому что я мог быть рядом и ненавидеть их за предательство. Ударить его, оскорбить её. Сделать что угодно, чтобы показать, как глубоко меня ранила измена. Но я простил. А значит, в какой-то мере отказался от них обоих.

Я открыл глаза. Потолок в жилых внутренних помещениях голема узорчатый, с росписью. Рядом со мной лежала рыжая танцовщица. Оператор имитировал сон. Я обнял её и поцеловал в лоб. Она вяло и тепло потянулась ко мне. Кисть руки скользнула по груди, нашивке над карманом. Мы уроды. Всё немного качалось. Големы закончили с ликвидацией последствий аварии и теперь направлялись куда-то по своим делам. Мёртвый поезд стоял недвижно, носом к продолжению пути. Всё терялось в тумане, и мы в нём потеряны и найдены одновременно. Карманные часы отсчитывали время до моей смены.