Песах Амнуэль - Смещение

Тезье подумал, что мысленный разговор с собой — от страха. Да, он боялся того, что сделал. Того, что получилось. Интересно — о, боже, как интересно! — было бы сравнить его расчет с расчетом Эверетта. Тезье был уверен, убежден, готов был отдать голову на отсечение, во всяком случае в фигуральном смысле, за то, чтобы увидеть десять страниц, не показанных в новостях. Сумел ли Эверетт сделать то, что после него никому не приходило в голову?

И Тезье не пришло бы, если бы не озарение.

Он похолодел от неожиданной мысли. Разве он единственный из физиков видел страницу? В мире достаточно прекрасных ученых, разбирающихся в квантовой механике на уровне, никому более недоступном. Де Ла Фоссет, Горен, Юсикава. Горделли. Каремор. Луисотт. Бардеев. Кого он забыл? О ком не подумал? Кто из них — или кто-то другой, ему неизвестный — сидит сейчас перед экраном компьютера или перед листом исписанной формулами бумаги и, как он, смотрит и думает, смотрит и понимает, смотрит и знает. Ноу хау. Самое великое ноу хау в природе!

А может, кто-то из них, пока он тут распыляет свой разум в сомнениях, уже сопоставил формулы, принял решение, разветвил миры, сместил максимум распределения? Может, мироздание уже изменилось? Может, он, Тезье, уже живет, существует, бездействует не в той реальности, где родился, окончил школу и университет, защитил диссертацию, работал в ЦЕРНе, написал двести семнадцать статей, сделал несколько важных открытий в квантовой теории поля, получил сначала Мейеровскую, а два года спустя Нобелевскую премию, женился — поздно, да, но зато по любви, и был счастлив в том мире, в той реальности, которой, возможно, больше не существует…

Если я это помню, подумал он, значит, именно в этой реальности я сейчас и нахожусь. Если меняется реальность, меняется память. Или… Он знал, конечно — сам участвовал в дискуссии во время Батлеровского симпозиума три года назад, — что есть минимум две главные точки зрения на проблему ветвления и наблюдателя. По версии Меклера — Динова, память наблюдателя полностью замещается. В каждой ветви память другая и соответствует мировой линии из конкретного прошлого. Иначе человек сошел бы с ума от того, что помнил бы десятки, сотни, а может, миллиарды и триллионы прошлых ветвей, ведь любая из них могла привести к сегодняшнему состоянию! А может, правы физики — несть им числа, и трудно назвать, кто был первым, — считающие, что память все-таки сохраняется, и наблюдатель, оказавшись в новой для него реальности, продолжает жить прежними воспоминаниями. Выходя из дома, он помнит улицу такой, какой она была раньше, до ветвления. И ведь есть в психологии (психология физики — особый разговор!) примеры и того, и другого поведения. Много примеров. Много бесспорных исследований.

И как выбрать?

Но мы — любой из нас — все равно выбираем. Каждую минуту, каждое мгновение. Чем нынешний выбор отличается от обычного? Только знанием результата?

Тезье с трудом поднялся из-за стола и подошел к окну. Солнце склонилось к закату, исчезло за покатой крышей дома напротив, и здание казалось темным, безжизненным и безнадежным. Там на семи этажах размещались офисы двух десятков фирм, названий которых Тезье не помнил, а скорее, никогда и не знал. Все окна были темными — странно. Обычно там и по ночам светились три-четыре окна, а в предвечернее время — десятки. Еще не поздно. Почему же?..

Холодок пробежал по спине. Мало ли почему… Случайности в мире так часты…

Далекая телебашня стояла на своем месте — хорошо.

Жаклин…

Почему он вспомнил о жене только сейчас? Он должен был подумать о ней сразу, как только закончил вычисление и получил результат.

— Жаклин! — крикнул Тезье, понимая, что она не услышит из своей комнаты. Жена никогда не нарушала его уединение и никому не позволяла ему мешать. Может, поэтому он так много успел в жизни. А может, поэтому не успел сделать многое из того, что мог. Кто скажет?

— Жаклин!

Он доковылял до двери, потянул на себя тяжелую створку…

Боже!

Дверь всегда открывалась легко.

Он вцепился в ручку… Раньше ручка была в форме ятагана, а сейчас…

Она круглая!

Что-то с памятью или…

Я сделал это?!

Он все-таки раскрыл дверь и крикнул во всю силу легких:

— Жаклин!!

Крик отразился от стен длинного коридора, заканчивавшегося большим окном, а может, дверью на балкон. В коридор выходили по три закрытые двери с каждой стороны. Это стало для Тезье шоком, потому что должна была быть одна — направо — дверь в супружескую спальню и другая — налево — всегда открытая, раздвижная, в кухню.

— Жаклин… — выдохнул в безнадежной попытке позвать жену Тезье.

Нет ответа.

Он не знал, за какой из шести дверей нужно искать.

И есть ли в этой реальности у него жена.

При полном эмоциональном раздрае и ужасе, поднимавшемся к голове неумолимо и беспощадно, разум у Тезье работал нормально. Настолько нормально, что, ужасаясь, профессор четко представлял причину своего существования в двух запутанных квантовых состояниях — рациональный ум отдельно, эмоции отдельно. Понимание, впрочем, возникло немного погодя, а сначала, стоя на пороге кабинета и глядя в глубину никогда не существовавшего коридора, он чуть не обмочился от страха, думая, не ошибся ли в последней формуле, не стал ли этот мир результатом простой перестановки плюса и минуса или неверной записи суммы волновых функций.

Этого быть не могло. Невозможно изменить реальность, всего лишь написав формулу. Математические значки на бумаге. Наблюдатель влияет на объект измерения. Наблюдатель преобразует мир. Эти слова в последние лет двадцать стали в квантовой физике обыденными. Да, преобразует, да, влияет, но на уровне элементарных частиц!

Тезье понимал — пока подсознательно, — что эта отговорка гроша ломаного не стоит. Потому что, записав последнюю формулу, которую он перед этим десять раз перепроверил, он не мир изменил. Он вычислил — и, значит, создал реально — другую форму функции распределения квантовых миров. Находящихся в суперпозиции. Неразрывно связанных. Всех. Бесконечно большое число миров, описываемых общей волновой функцией, которую он написал. Всего лишь написал. Ручкой на бумаге. Даже в компьютер переписать не успел.

Это не имело значения. Он-то прекрасно понимал: никакого значения это не имело.

Функция распределения изменилась, как только он сделал выбор. А выбор заключался в том, что, переписывая уже почти готовую последовательность формул, он все-таки учел (а ведь долго раздумывал — надо ли) фактор декогеренции некоторых членов суперпозиции. Не всех. Некоторых. Чтобы новая, рассчитанная им функция распределения миров имела более пологий максимум. Формально — чтобы максимальное число запутанных реальностей оказалось «под колпаком» центральной части распределения. Такое распределение более устойчиво, хотя и отличается (математически да, физически почти нет) от нормального распределения Гаусса.