Песах Амнуэль - Смещение

Я поступил иначе. Полное изменение распределения миров расчету не поддавалось, но расчеты интерференции — впоследствии, вы знаете, это назвали склейками — оказались в моих силах. Одну такую интерференционную картину — в рамках все еще неизменной суперпозиции волновых функций — я рассчитал, да. С упреждением в пятьдесят лет. Нужно было задать временной интервал — я и задал.

Чтобы расчет сработал, я должен был умереть в восемьдесят втором и возникнуть в две тысячи тридцать втором. Это неизбежно, к сожалению… То есть выглядело неизбежным тогда. Я не мог знать, появятся ли новые методы вычислений, какими они будут, решат ли физики проблему склеек. Как обычно, я полагался на интуицию.

Я написал окончание вычисления на одиннадцати страницах. Написал так плотно, что понять суть мог только сам. Не предполагал, что кто-то еще сможет…

За окном грохнуло, со звоном влетело в комнату выбитое стекло, напор воздуха отбросил Эверетта к стене, растолкал Япо углам, здание шаталось, но конструкция держалась, а закрывшиеся в спальне супруги Тезье с тревогой прислушивались к громкому голосу снаружи. Эверетт не кричал, он скорее шептал, но слышно тем не менее было так, будто на полную мощность работали все восемь динамиков стереосистемы.

— Черт возьми, я был слишком самонадеян!

Признание далось Эверетту тяжело. Самонадеян? Он не признался бы в этом никому и никогда, самолюбие не позволило бы, он не признался бы Девитту, Уилеру, Нэнси. Никогда — Нэнси. Но себе признаться был вынужден. Он говорил с собой, говорил с Я.

— Расчет — в любом случае упрощение, модель, — с горечью признал Эверетт. — И результат оказался… Лиззи… Самый слабый элемент в системе.

— Элемент, — пробормотала Вита, — папа, как ты можешь…

— Элемент, — повторил Эверетт. — Ты ушла следом за мной, ты так хотела, и ты никогда не отступала от своих планов, только на этот раз оказалась плохо продуманным элементом моего расчета ветвлений. Извини, дорогая… Извините, Вителия…

— Боже, — прошептала Я-Лаура, еще крепче прижав дочь к своей груди.

— А сам я… — продолжал Эверетт. — Предполагал, что, передав расчет на хранение, долго не проживу. Квантовое самоубийство по Тегмарку? Ха! Тегмарк так и не дошел до идеи статистики миров. Идея квантового самоубийства — из области классического представления о многомирии. А то, что сделал я, — чистая квантовая физика.

— Отец! — До Марка неожиданно дошло. — Ты знал, что умрешь в ту ночь?!

Эверетт отмахнулся.

— Предполагал, так вернее! Да, смещение максимума на единственный квант действия. Малое возмущение в волновой функции. Почти то же самое, что сделал этот нобелевский придурок, разобравшийся в математике, но не понявший физику и нагородивший такого, что… посмотрите вокруг!

Эверетт сделал широкий жест — посмотрите, в какой мир он превратил нормальную привычную — нам привычную, ему-прежнему! — реальность.

— Но мы! — Я-Лауре казалось, что она кричит из всех сил, надрывая легкие, иначе ее не услышат за грохотом урагана, падающих строений и сталкивавшихся в небе электрических разрядов. — Мы! Я! Ямогу!

— Да, — горько сказал Эверетт. — Ямогу. Если в распределении не будет волновой функции Тезье. Его волновая функция — малая часть суперпозиции, ничтожная, как бабочка в рассказе Брэдбери. Его волновая функция коллапсирует — вот где старик Бор оказался бы прав! — и перестанет влиять на распределение миров.

— Убить его! — воскликнул Я-Марк.

— Это невозможно, — с горечью констатировал Эверетт. — Он лишь мультивидуум, даже его жена обладает своим набором волновых функций, они — не одно целое, не метавидуум, как Я. Но все равно он существует в бесконечном числе взаимодействующих классических реальностей. Он может изменить собственную волновую функцию в распределении, если…

— Покончит с собой — здесь и сейчас, — не удержался от реплики Я-Алан.

— Да, — кивнул Эверетт. — Но он этого не сделает, он плоть от плоти этой реальности. Он не покончит с собой — а убить его Яне могу.

— Тогда… — сказал Я-Алан.

Память его менялась тоже — как и память Я-Ализы, Я-Лауры, Я-Виты… Неприятное ощущение, Я-Алан забывал что-то, о чем помнил минуту назад, возникшая пустота быстро заполнялась другими впечатлениями.

— Ализа, — пробормотал Я-Алан, сжимая ее тонкие пальцы, — я ведь любил тебя… я… или нет? Когда мы познакомились в Принстоне, помнишь, я шел по коридору, у меня было назначено собеседование с профессором Кошнером, от его слова зависело, разрешат ли мне делать в Принстоне постдокторат, и мы столкнулись с тобой на лестнице, я поднимался, а ты…

Я-Ализа покачала головой.

— Все было не так! Ты уже работал у Бергмана, когда я увидела тебя на семинаре…

— Нет же! Это было…

Он не мог вспомнить. Он любил Ализу? Или Лауру? А Вита… Боже, как он мог забыть? Летние ночи, тринадцать лет назад. Он окончил колледж, полетел в Падую на встречу молодых физиков, там была девушка…

— Алан… — пробормотала Я-Лаура. — Ты… я…

— Не могло быть, чтобы Вита — наша дочь!

— Так случилось в этой реальности.

— Не могло…

— Еще несколько минут, и ты будешь помнить только это. И я.

— Я люблю тебя! — крикнул Я-Алан. Голова у него раскалывалась — кому он признавался в любви? Лауре — здесь? Ализе — там, в забываемом прошлом?

Пока память оставалась в суперпозиции, он любил обеих. И не только их. Были — в других ветвях, сейчас проявлявшихся в памяти, возникавших из прошлого и сразу исчезавших, забываемых, уходивших — десятки, сотни, миллионы… бесконечное число… они… Эстер… Почему Эстер?.. Где, когда? Валентина… Боже…

Как болит голова…

Ятеряет себя в возникающей суперпозиции, Японимает, что времени не остается. Реальности не меняются, меняется лишь их взаимное расположение в функции распределения — и классическая реальность, в которой жил, работал и умер Хью Эверетт Третий, смещается далеко к «хвосту» распределения, становится все менее вероятной, и связанные с ней склейками и ветвлениями реальности смещаются тоже. Ятеряет себя…

А люди не чувствуют ничего. Для каждого из них все неизменно в их меняющихся реальностях. Память впитывает, обрабатывает и осваивает новые впечатления, замещая прежние, и Ячувствует это на себе.

Как болит голова…

Лаура обнимает девочку… Дочь? Это моя дочь? Ее зовут…

— Эжени, дорогая, как ты себя чувствуешь? У тебя больше не болит нога? Лекарство помогло? Скажи маме!