Александр Филиппов - Сказка без чудес

— Да я и сам с утречка к нему наведаюсь, — заметил Яков. — Предъявлю… А ты, отец, не удивляйся тому, что с подъёма увидишь. Уйду я отсюда — дел на воле полно. А пока кемарну с твоего позволения…

Сладко потянувшись, Яков развалился вольготно на жёсткой шконке. И, засыпая, слышал тихую, неторопливую речь Коли Бузулуцкого. Старик рассказывал сокамерникам легенду о «вечном» воре Яше Лесном, который ещё на царской каторге срок тянул, и в ГУЛАГе на Колыме побывал, и в нынешних лагерях его, дело прошлое, тоже встречали. И отовсюду, дескать, уходил Яша в побег. Не останавливали его ни четырёхметровой высоты заборы, опутанные колючей проволокой со стрелками на вышках, ни крепкие двери и решётки каменных казематов, ни свирепые сибирские морозы, когда преодолевал в одиночку Яков сотни вёрст по тайге в зимнюю стужу…

А утром, когда надзиратели, распахнув с визгом тяжёлую, окованную полосами железа дверь камеры, выстроили арестантов для просчёта вдоль шконок, Яков, обернувшись к братве, поднёс палец к губам — помалкивайте, мол.

И прошёл не торопясь мимо смотрящих отрешённо, как бы сквозь него, полицейских, на выход.

И никто не окликнул его, не хватился, не задержал…

— Видели? — произнёс восхищённо старый уркаган, когда проверка арестантов «по головам» непостижимым образом сошлась у тюремщиков и дверь камеры надёжно захлопнулась. — Не врут люди-то, что про Яшу Лесного — вечного вора рассказывают! Вот и мы нынче сподобились. Легенду ту не только услышали, но и своими глазами увидели…

Неверно было бы утверждать, что Глеб Сергеевич под влиянием вновь обретённой родни в одночасье, вдруг, переродился внутренне, и с восторгом, очертя голову, окунулся в водоворот полной приключений вторгшейся в его неторопливый пенсионный быт жизни.

Все эти поездки к цыганам, бандитские стрелки, воняющий лежалой шерстью Потапыч с раззявленной вечно в ожидании хоть какой-то еды слюнявой пастью, не могли изрядно не раздражать отставного чиновника.

Будь его воля, всё, чем занимались здесь, в городе, фольклорные родственнички, можно было бы проделать не так. Гораздо спокойнее, цивилизованнее, что ли…

Зачем, к примеру, нужно было тащить в город медведя? Давеча, оказавшись с ним один на один на переполненной народом улице после инцидента с дрищами-мажорами, Глеб Сергеевич в такой ситуации едва с ума не сошёл. Как добираться два квартала до дому? Вести разряженного, как цирковой клоун, зверя на задних лапах по улице? Мол, граждане-прохожие, не обращайте внимания, это всего лишь два подгулявших приятеля, рука об руку, нетвёрдой походкой шествуют восвояси. Правда, один из них волосат безмерно, и одет, как дурак. А что клыки у него из слюнявой пасти торчат — так это следствие неудачного зубопротезирования у плохого дантиста…

Волочить за собой на поводке меховое чудо в сером свитере и мятой фетровой шляпе с пером, косолапящее на четвереньках, тоже не с руки. Что народ в округе подумает? Что один старый пьяница другого на верёвочке тянет?

В общем, куда ни кинь — всюду клин. А потому, оказавшись во мраке подворотни, в стороне от людских глаз, Дымокуров решительно содрал с Потапыча клоунский наряд, смяв одежду в ком и бросив там же в укромном углу. И повёл медведя на ремешке, не скрываясь, придав своей физиономии выражение максимально обыденное.

Мол, в чём дело, товарищи? Что вас обеспокоило? Пенсионер с любимой собачкой прогуливается. С большим таким кобельком, весьма свирепого вида. Породы ньюфаундленд, или как там ещё, иху собачью мать…

Как ни странно, отчаянная попытка эта вполне удалась. Потапыч трусил покорно рядом, словно хорошей выучки кобель, разве что заднюю лапу возле столбиков не задирал, и особого внимания окружающих не привлёк.

Лишь у подъезда родного дома одна из соседок — любительниц посудачить на лавочке, глянула с испуганным интересом:

— Ой, Глеб Сергеевич! Вы что, собачку себе завели? Какая большая…

Дымокуров, задержавшись на мгновенье с электроключом у домофона, пояснил скупо:

— Это моих знакомых собака. Попросили присмотреть в связи с отъездом. Порода — ньюфаундленд. Они ещё тонущих людей на пляжах спасают…

— Лишь бы в подъезде не гадил, не лаял по ночам да на людей не кидался, — заметила, поджав губы, соседка. — А так — держите животное. Пожалуйста. Нам не жалко.

— Ну, всё! Отмучился. Сидеть! — рявкнул отставной чиновник, оказавшись, наконец, на пороге своей квартиры. И объяснил бросившимся было на встречу ему тёткам, да так и застывшим в прихожей покорно-испуганно: — Да это я не вам, а Потапычу. Достал он меня! Совершенно не воспитанный зверь!

— А Яков где? — хватаясь за сердце и чуя недоброе, воскликнула встревожено Василиса Митрофановна.

— Где-где? — раздражённо передразнил Глеб Сергеевич. — В тюрьме! Должно быть… Его… как это? — менты замели! На «стрелке» с бандитами!

— Ох-хо-хонюшки… — покачала головой баба Ягода. — Ну а документы-то, как? Вернули?

— Вот они! В целости и сохранности. Примите, распишитесь. Да в другой раз не зевайте! — не без торжества в голосе протянул Дымокуров тёткам объёмистый пакет. — А вот ещё и деньги, что у нас спёрли. Похоже, что даже купюры те же…

Получив заветные бумаги, Василиса Митрофановна тут же спрятала их в ридикюль, который принялась нянчить, не выпуская из рук, будто кто-то и здесь, в квартире, намеревался на них покуситься.

— Теперь надо подумать, как Якова выручать… — предложил Глеб Сергеевич, однако баба Ягода, отмахнулась безмятежно.

— Яша не пропадёт! — заметила она. — Он вааще не любит, когда мы в его дела встреваем. Вы, грит, только мешаете, хавос творите…

— Хаос! — привычно поправила старушку сестра.

— Ну да… короче, под ногами путаемся. Он, Яков-то, и раньше из таких передряг выходил!

— Ладно, — кивнул Дымокуров. — Только давайте теперь без самодеятельности. А то — кто во что горазд. Один с бандитами разборки устроил, другие документы теряют… Предлагаю выработать чёткий план дальнейших действий. И ему неукоснительно следовать… Что там на очереди? Юридическое узаконивание имения, земельного участка, построек? Вот и займёмся этим с помощью вашего доверенного адвоката.

— Хорошо, Глебушка, — смиренно, соглашаясь с его нынешним старшинством, склонила голову Василиса Митрофановна. — Только поужинаем сперва. Вы с Потапычем, чать, не евши…

— Да сыт ваш Потапыч, — бросил в сердцах Дымокуров. — Он, между прочим, час назад полсотни блинов с маслом, сметаной да мёдом спорол, и глазом не моргнул!

Медведь, поняв, что говорят о нём, высунул морду из тесного коридорчика, взирая на тётушек хитрыми глазками, вывалил розовый язык, и будто улыбался умиленно, изображая голодного, несчастного зверя.