Александр Филиппов - Сказка без чудес

И эта, теперешняя, человек на тридцать, не меньше, камера, хотя и не производила прежнего гнетущего впечатления, неистребимо смердела тюрьмой. Пропахла табаком, немытыми телами, пропотевшими, сменившими множество постояльцев, промасленными, и плоскими, как блин, матрацами, с двухъярусными «шконками», длинным некрашеным столом посередине и непременной решёткой на расположенном высоко, едва ли не под потолком, окне. С тусклой, горящей днём и ночью электролампочкой, утопленной в засетчетой нише над дверью.

И со всех коек свисали синие от татуировок руки, босые ноги, стриженые «под ноль» головы обитателей камеры, которые дружно повернули любопытные физиономии в сторону лязгнувшей металлической двери, впустившей в «хату» нового постояльца.

Обескуражен Яков был самим фактом ареста, тем, что его «сдали» ментам, по сути, свои, блатные. И теперь опера, изъявшие у лесовика при задержании раритетную «волыну» с боевыми патронами, «закрыли» его на неопределённый срок, а следаки бойко принялись «шить дело».

Хотя поначалу всё складывалось вроде бы удачно, как по маслу катило.

Оказавшись внутри непроницаемо тонированного джипа, Яков сразу понял, что имеет дело с серьёзными пацанами.

Поприкалывались для знакомства, выясняя, кто, где и когда сидел, кого из авторитетных урок знает. Выяснилось, что по этапу в одни и те же зоны ходили, правда, в разные годы, и общие кенты нашлись. А базар как-то, Яков чувствовал это, не складывался. Парни будто ждали чего-то, прислушивались, в окошки автомобиля косо поглядывали.

А когда Яков дошёл до главного — стал выяснять, кто «наехать» на лесное имение наказал, всё и случилось.

Мусора, группа захвата, жёстко скрутили одного Якова, а на других парней в джипе — ноль внимания. И прошмонали только его, сразу обрез надыбав, а собеседников даже по карманам не похлопали.

И ясно стало, что это подстава голимая, что сдали блатные его ментам с потрохами, заранее, до «стрелки» ещё стуканули, и мусора уже знали, кого вязать, кого в наручники коцать.

За такие дела, по понятиям, в уркаганском сообществе раньше на ножи положено было ставить, да Яков чувствовал, что нынче, на воле, похоже, перемешалось всё. И блатные без понятий, не по воровскому закону живут, и где власть ментовская, а где бандиты, пацаны правильные, уже и не разберёшь…

В отделении с Яковом тоже разбирались не сильно. Два молодых опера — крепыша, коротко стрижеными головами сами напоминавшие членов какой-нибудь ОПГ, покрутили в руках с любопытством обрез, выщелкнули из магазина винтовочные патроны, посмотрели на просвет канал ствола — сияющий зеркально, без копоти или, упаси бог, ржавчины, пахнущий ружейным маслом и щёлочью, поинтересовались равнодушно:

— Твой антиквариат?

Яков пожал плечами, соглашаясь миролюбиво:

— Да как напишите, так и будет…

Один из оперов защёлкал по клавишам компьютера:

— Где взял?

— Нашёл…

— Место покажешь?

— Далече отседа будет… В Танбове…

— В Тамбове? — удивился опер. — Это когда было?

— Давненько… — протянул Яков. — B двадцатых годах. Краснопузика одного… кокнули, а винтарь его, вишь, приспособили…

Опер завис пальцами над клавиатурой, осмысливая сказанное:

— В двадцатых годах, говоришь? То есть, я так понимаю, деда твоего вещь? Семейная реликвия?

Яков кивнул:

— Ну да. Можно и так сказать.

— А теперь тебе за этот музейный экспонат — срок, — вступил в диалог второй опер. — За незаконное хранение огнестрельного оружия. Поскольку обрез… — он клацнул хорошо смазанным затвором, нажал на спуск, и, услышав громкий щелчок, заключил удовлетворённо, — в отличном боевом состоянии! А потому задерживаем мы тебя пока на семьдесят два часа. С последующим арестом. Мужик ты, судя по всему, тёртый… так что, сам понимаешь!

И ни единого вопроса о том, как оказался в джипе, о чём разговор с братвой вёл…

Одним словом, подстава голимая!

Войдя в камеру со скатанным в рулон тощим матрацем в обнимку, и дождавшись, когда за спиной лязгнула прихлопнутая конвоиром дверь, Яков, зыркнув из-под кустистых бровей, мигом сфотографировал заселённое густо пространство, поприветствовал обитателей сдержанно и с достоинством:

— Вечер добрый в хату, бродяги!

Ему никто не ответил.

Яков, нянча матрац, направился к койкам. Свободные шконки были — ближе к входу, к параше. Однако арестанту «с положением» такие места были «в падло».

Остановился у двухъярусной кровати ближе к окну, где, раскинувшись свободно, на нижней шконке возлежал, заложив руки за голову так, что были видны накаченные, украшенные по нынешней моде, цветными татуировками — драконами и прочей фольклорной нечестью, бицепсы, здоровенный битюг. «Качок» с презрительной ухмылкой взирал на вновь прибывшего.

— Ну-ка, паря, ты помоложе… вспорхни-ка быстро на второй ярус, — предложил ему Яков.

Битюг аж задохнулся от такой наглости:

— Ты… ты чо, овца, в натуре, рамсы попутал?!

Он привстал было с койки, но вдруг стушевался под пристальным, опаляющим взором новичка из-под кустистых, чёрных, чуть тронутых сединою, бровей. И заторможено, будто в замедленной киносъёмке, поднялся безропотно, скатал свой матрац, и забросил на верхний ярус. Потом вскарабкался сам, и улёгся там, уставившись тупо в белёный известью потолок.

— Уф… — удовлетворённо вздохнул Яков, усаживаясь на освободившееся место, и сообщил изумлённым сокамерникам. — День хлопотный выдался. Беготни у вас тут, в городе, много. А под конец ещё и мусора замели…

Братва молчала напряжённо, не в силах постичь того факта, что Лёша Кабан, бандит и убийца, идущий на третью ходку, подчинился вдруг бессловесно какому-то сельского вида залётному фраеру.

А Яков, словно не замечая этого всеобщего изумления, принялся расшнуровывать берцы. Разулся, стянул влажные от пота носки. Пошевелил с блаженной улыбкой пальцами:

— Красота… Совсем ноги сопрели…

Встал, и прошлёпал босиком к умывальнику. Потянулся к лежавшему на полочке куску хозяйственного мыла:

— Пацаны, я воспользуюсь? А то взяли меня, в чём был.

Ответом ему было гробовое молчание.

Отвернув кран, Яков принялся намыливать носки, полоскать в проточной воде.

— Эй, мужик, — подал вдруг голос один из обитателей хаты из угла, где, как приметил Яков, кучковались блатные, — крепкий парняга с голым татуированным торсом. — Может, и мне носочки заодно простирнёшь? А то они, в натуре, воняют…

И протянул смятые в комок носки новичку.

Яков глянул на него искоса.

— Да у тебя, паря, и у самого хорошо получится. Приступай!

После чего на глазах ошалевшей братвы «пацан» запихал носки в собственный рот. И принялся жевать усиленно, с напряжением, так, что по углам рта две грязных струйки слюны потекли.