Александр Филиппов - Сказка без чудес

— Б-блин… он, кажись, настоящий… — прошептал побелевшими разом губами мажор, что пониже.

А девица заверещала пронзительно.

От страшной участи молодых людей спас раздавшийся в этот миг вой полицейской сирены.

Два патрульных «уазика», возникнув, будто ниоткуда, мигая заполошно красно-синими проблесковыми маячками, пронеслись по проезжей части улицы мимо блинной к автостоянке.

Воспользовавшись минутным замешательством зверя, отвлёкшегося на громкий звук, мажоры, включая и пошатывающегося, выбравшегося из-под опрокинутых столиков приятеля, попрыгали в свой кабриолет, и, взвизгнув шинами, умчались в мгновение ока в противоположную полицейским сторону.

А Глеб Сергеевич остался лицом к лицу с рассвирепевшим, вышедшим из-под контроля медведем.

Больше от страха и отчаянья, чем от хладнокровного мужества, Дымокуров рванул, что было сил, поводок, окорачивая зверя, и тот вдруг, опомнившись словно, подчинился, сел на задние лапы, всё ещё клокоча негодующе горлом. Но, уже конфузливо косясь на своего вожатого — мол, извини, брат, сам же видел — достали!

А между тем события на автостоянке разворачивались таким чередом, в отношении которых у Глеба Сергеевича никаких инструкций небыло.

Из подлетевших к чёрному джипу «уазиков» дружно выкатились фигуры в боевом камуфляже, в касках, бронежилетах, с автоматами наизготовку. Разом распахнули дверцы внедорожника, и мгновение спустя уже волокли Якова, заломив ему руки за спину. А потом привычно и ловко забросили в тёмное, зарешеченное нутро полицейской машины.

Газанув с места и подняв облако пыли, автомобили правоохранителей умчались так же стремительно, как и появились, оставив Дымокурова с Потапычем в полной растерянности.

С тревогой заметив, что на тротуаре вокруг начинают собираться в толпу зеваки, Глеб Сергеевич, придав своему лицу нейтральное выражение, будто произошедшее только что никак его не касается, и вообще, он тут невзначай мимо проходил, просто прогуливался с огромным медведем на поводке, скомандовал решительно:

— Потапыч, к ноге! Рядом!

И сквозанул, волоча зверя на привязи, в ближайшую подворотню.

Ах, как прекрасен был Заповедный бор в первозданной дикости своей семь тысяч лет назад!

Огромные сосны тянулись, казалось, до самых облаков и смыкались там, в небесной синеве, тёмно-зелёными кронами, погружая подлесок у величественного подножия необъятных стволов в таинственный сумрак, безмолвие и прохладу.

Как плыла тихо, недвижно почти тёмная вода в речке Боровке, не имевшей тогда, конечно же, никакого названия, поросшей сытой, напоённой до отвала осокой и непролазными зарослями ежевики по безлюдным своим берегам.

Как прекрасны, умиротворяюще спокойны были залитые тёплым, медовым солнечным светом выстланные изумрудной травкой полянки с редкими огоньками неброских лесных цветочков, открывавшиеся вдруг неожиданно путнику в самой, казалось бы, непролазной чаще угрюмого в таких местах бора.

Как бесшумно, осторожно ступая, будто стремясь оставить в целостности, непримятой каждую травинку, не треснув веточкой, не хрустнув сучком, пробирались, оглядываясь тревожно по сторонам и принюхиваясь к тонкому, неощутимому почти дуновению ветерка, здешние исконные обитатели — лоси, косули, олени, кабаны и их вечные заклятые спутники — волки.

И небыло здесь тех, кто мог одним беспощадным посвистом стрелы или глухим ударом каменного топора прервать вдруг жизнь лесных обитателей.

Тогда, семь тысяч лет назад, в бору ещё небыло человека.

Хотя обретался он рядом, в окрестных степях, гарцуя на одомашненных, совсем недавно подчинённых своей воле, и от того полудиких лошадях. Пас несметные, смирные и равнодушные к своей незавидной участи стада коз, овец, коров, откормленных на обильных, в рост человека, степных травах. А на досуге охотился, гонял по бескрайним, продуваемым всеми ветрами пространствам сайгаков, бизонов и буйволов. Демонстрировал соплеменникам отвагу и силу, вступая в схватку, вооружившись только копьём с кремниевым наконечником, с таившими по камышовым озёрам тиграми и рыскающими там свирепыми, клыкастыми вепрями.

И от того был сыт, здоров, подвижен и ловок.

А от того, что человек в ту немыслимо далёкую пору брал от природы лишь то, что мог использовать в пищу, для одежды да немудреного обихода, а попользовавшись, возвращал всё, включая собственные бренные останки после смерти, в окружающую среду, никакого значимого ущерба месту своего обитания он не наносил.

Ближе к зиме, до наступления трескучих морозов, всадники откочёвывали вместе со всем скарбом, угоняли скот на юг, туда, где снег не ложился плотно, скрывая пастбища и лишая пропитания животину.

А бор застывал в снежных кружевах, пережидая в оцепенелом одиночестве стужу, до следующей весны.

Люц, по природе своей существо неземное, чьи прародители затерялись где-то в труднодостижимых безднах Вселенной, однако сотворённый Создателем всего сущего по образу и подобию своему, не был чужд понятиям о красоте, гармонии, чувству привязанности, а потому любил бор.

По его разумению, это была самая прекрасная географическая точка на небесном теле, именуемым Земля.

Рабочее место Люца, выражаясь современным казённым языком, находилось на орбитальной, недоступной и невидимой для обитателей планеты, станции.

Координаторам не рекомендовалось часто и без особого повода спускаться с небес на Землю, мельтешить здесь, «засвечиваться», чтобы не смущать умы только что обретавших разум, встающих с четверенек, человеческих особей.

А если и приходилось порой, скользнув стремительно по небосклону в лёгком челноке, предназначенном для межпланетарных полётов, и видящимся первобытным гоминидам с поверхности чем-то вроде бесплотного, светящегося шара, всё-таки приземляться, то всемерно избегать при этом контактов с туземцами.

Всю координацию развития пребывавших до поры в первобытной дикости аборигенов следовало осуществлять через Хранителей, древних обитателей Земли, не относящихся к виду гомо сапиенсов. Через их посредничество подправлять чуток пути развития человечества, направлять деликатно его в нужное русло, просвещать, обучать и воспитывать, сеять доброе, разумное, вечное на стезе построения первых цивилизаций.

Многие тысячелетия в переводе на земные часы, сутки, месяцы, годы, Люц вместе со своими товарищами Координаторами Исом и Алом опекал и пестовал юное человечество.

И хотя для обитателей орбитальной станции время текло по иному, всё равно, даже по их меркам, космическая вахта тянулась изнурительно долго.

А потому, когда на побывку к Люцу на станцию прибыли жена и дочь, это событие стало праздником и для его товарищей — Координаторов.