Александр Филиппов - Сказка без чудес

И так, налегке, не выспавшийся, встревоженный, но внешне подтянутый, энергичный и бодрый, отправился на машине постпредства в Кремль.

В нескольких кварталах от Красной площади, где сейчас, в полдень, всё равно припарковаться было решительно негде, вышел, отпустил водителя с лимузином, и, приказав быть на связи, сам, чтобы собраться мыслями, сосредоточиться, настроиться на нужный лад, отправился пешком по улицам.

Как написали бы в сходной ситуации в старинном романе, навстречу судьбе.

Всякий раз, бывая в первопрестольной, он поражался не столько густонаселённости мегаполиса, плотному транспортному потоку на дорогах с бесконечными пробками, сколько обилию различных контор, ведомств, офисов, которые в центре шли сплошняком, перегораживая все въезды во дворы шлагбаумами и воротами с бдительной охраной, так, что свернуть с тротуара не представлялось возможным. Оставалось только двигаться вперёд в толпе пешеходов, в надежде, что улица приведёт, в конце концов, к намеченной цели.

Ибо известно, что в России все дороги ведут в Москву, а в самой Москве, соответственно, в Кремль.

А вся столица представлялась ему этаким гигантским учреждением, состоящим из тысяч, нет, пожалуй, что миллионов кабинетов, занятых разномастными служащими, управляющими жизнью огромной, раскинувшейся на одной шестой части суши, страны.

И всё остальное, с различной степенью комфортности, обжитое согражданами пространство России, трудится, терпит лишения и невзгоды, лишь для того, что бы елось слаще и мягче спалось тем, кто сподобился иметь вид на жительство здесь, в Москве.

Миновав ворота Спасской башни, где подтянутые, вышколенные, предельно вежливые сотрудники ФСО внимательно рассмотрели его документы, сверяясь с какими-то своими списками, Курганов, наконец, вступил на территорию святая святых.

Здесь, за высоченной древней стеной, было тихо и малолюдно.

Александр Борисович шагал по тщательно выметенным асфальтовым дорожкам к нужному ему административному корпусу. Мимо аккуратненьких, словно искусственных, с одного заводского конвейера, сошедших ёлочек, ровно подстриженных, без единой соринки, или засохшей травинки, газонов, благоухающих экзотическими цветами клумб, и не без грусти думал о том, что, возможно, видит всё это в последний раз.

А ещё через четверть часа, миновав очередной пост охраны, рамку металлоискателя, оставив на специально предназначенной для этого полочке и без того отключенный со вчерашнего дня мобильный телефон, сопровождаемый каким-то клерком с невероятно торжественно-важным выражением на лице, Курганов на ватных ногах, с колотящимся сердцем, вошёл в приёмную президента.

Ему и раньше доводилось бывать здесь — не часто, всего дважды за весь восьмилетний период своего губернаторства, — и всякий раз его охватывало благоговейное чувство сопричастности к чему-то великому, грандиозному, к тому, что вершит судьбы не только страны, но и целого мира.

После минутной заминки в приёмной, Курганову предложили пройти через высоченную, резного дуба с царскими вензелями и позолотой, дверь, в помещение, предназначенное для аудиенции с главой государства.

Александр Борисович шагнул за порог, и… будто в телестудии оказался.

Сразу у входа в просторный, как поле для тенниса, кабинет, расположились операторы с видеокамерами на массивных треножниках, фотокорреспонденты с фотоаппаратами, снабжёнными мощной цейсовской оптикой, журналисты с диктофонами наизготовку — толпа человек в двадцать, выстроенная, впрочем, по ранжиру, не галдящая и не суетящаяся, а застывшая в молчаливом почтении.

Перед этой разношерстной шеренгой, топорща пшеничного цвета, с рыжеватым отливом, усы, вышагивал, словно командир перед строем, знакомый по своим растиражированным изображениям пресс-секретарь президента.

Несерьёзный какой-то, всегда напоминавший Александру Борисовичу повадками героя гоголевской комедии «Ревизор» Хлестакова.

Однако главе государства, терпевшего его в своём ближнем окружении, конечно, видней.

Обернувшись, пресс-секретарь глянул своими бараньими, на выкате, шельмовскими глазками, на замявшегося у порога Курганова, и вновь принялся вполголоса объяснять что-то представителям СМИ, указывая на широкую белую черту, проходящую по надраенному до янтарного свечения паркетному полу. Черту, переступать которую корреспондентам из президентского пула, судя по всему, запрещалось.

Чуть поодаль, у широченного, прикрытого тяжёлыми портьерами окна с пуленепробиваемым, не иначе, стеклом, да что там пуленепробиваемым — снарядом, и то, небось, непрошибаемым, застыли столбами, сложив руки внизу живота в области паха, как футболисты, выстроившие «стенку» возле родимых ворот, два телохранителя. Стояли недвижно, буравили Курганова и журналистов тяжёлыми, парализующими будто, взглядами.

А у губернатора и без того ноги подгибались, отказывали от волнения. Повинуясь указанию сопровождающего клерка, он нетвёрдо, неестественно выпрямившись и не шевеля руками, чтобы охранники, упаси господи, не заподозрили его в каких-то дурных намерениях, шагнул к приставному столику, опустился, скрипя окостеневшими от страха суставами, в «гостевое» кресло, тоже всё в позолоченных вензелях, положив перед собой бордовую папочку — осторожно, будто взрывоопасную.

Ни напротив него, ни за президентским столом — широким, карельской берёзы, обитым зелёным сукном, где стоял знакомый по бесчисленным фотографиям, малахитовый письменный прибор в виде башен Кремля, эпохи чернильниц и перьевых ручек, со стаканом, набитым идеально заточенными «простыми» карандашами, никого небыло.

Курганов приметил, что рабочее место главы государства оставалось девственно чистым. Никаких папок, стопок бумаг, кип документов.

Мерцал экраном с готовностью монитор включенного компьютера, рядом, на тумбочке, выстроились в ряд телефоны с золотыми российскими гербами там, где у обычных аппаратов располагаются диск или кнопочная панель для набора номера.

Александр Борисович, оставаясь недвижным, скосив глаза, глянул в другую сторону.

Представители СМИ пребывали в полной боевой готовности, нацелив на него объективы своих фотоаппаратов и телекамер.

Сопровождавший клерк испарился куда-то.

Только пресс-секретарь оставался по стойке «вольно», заложив руки за спину, и шевеля усами многозначительно.

Неожиданно все присутствующие напряглись, подобрались, даже телохранители будто втянули животы и выпятили грудь, замерев на вздохе.

В задней стене кабинета распахнулась неприметная, под цвет умиротворяюще-изумрудных шёлковых обоев, дверь, и оттуда шагнул, как всегда энергичный, со спортивной выправкой, президент.