Александр Филиппов - Сказка без чудес

— Чего-чего? — изумился Глеб Сергеевич.

— Она хотела сказать — инстанции, — догадалась Василиса Митрофановна.

— А-а… — протянул отставной чиновник. И неожиданно похвалил: — А это хорошо: «как к последней инстанции». Это трогает.

— А то! — зарделась горделиво старушка.

— А суть письма такова: в нашей Южно-Уральской области готовится преступление, которому нет оправдания, — посуровев лицом, выдала тётка. — На глазах всей общественности происходит безжалостное убийство уникального зелёного массива — Заповедного бора…

Дымокуров торопливо зачиркал по бумаге золотой авторучкой, между тем поясняя:

— Я пока тезисно суть нашего письма обозначу. Потом оформлю всё как положено, красиво. В библиотеке я старый путеводитель по Заповедному бору видел, советского ещё издания. Оттуда возьму цифры — площадь бора, породы деревьев, виды птиц, животных, обитающих в нём, заключение учёных об уникальности реликтового лесного массива, постановление правительства СССР о создании на месте Заповедного бора государственного заказника…

И хотя Глеб Сергеевич ни на секунду не сомневался в зряшности этой затеи с письмом президенту, к порученному делу он отнёсся так, как привык — ответственно и основательно. Он всегда писал с полной отдачей, даже в тех случаях, когда труд его в результате оказывался вовсе не востребованным. Сколько докладов, выступлений, так и не прозвучавших в итоге, подготовленных «на всякий случай, если губернатору придётся высказаться по этой проблеме», он написал за свою долгую чиновничью жизнь, и не счесть! Но это нормально, это издержки профессии…

Вот и сейчас, прикусив от напряжения кончик языка, Дымокуров писал старательно, поспевая за тёткой, диктовавшей размеренно, подрагивающим от волнения голосом:

— Ты, Глебушка, так пропиши. Дескать, реликтовый зелёный массив среди пустынных южно-уральских степей чудом дожил до наших дней со времён ледникового периода. Он существовал уже тогда, в эпоху неолита, когда человечество делало лишь первые шаги к цивилизации, занимаясь в девственном бору охотой и собирательством. С тех пор Заповедный бор простоял тут многие тысячелетия. Он пережил нашествие варваров, гуннов, орд Чингисхана и Батыя. В гражданскую войну в окрестностях бора шли ожесточённые бои между красными и белыми. Во время второй мировой войны, и после неё, несмотря на то, что государство отчаянно нуждалось в строевом лесе, рубка деревьев в Заповедном бору была запрещена. И позже, когда на территории бора сорок лет назад было открыто богатейшее нефтяное месторождение, советская власть запретила его разработку специальным постановлением. И ни у кого, включая представителей диких, безжалостных варварских племён, не поднялась рука на уничтожение этой жемчужины степей…

Глеб Сергеевич торопливо записывал, кивая согласно и удивляясь про себя, как толково и грамотно излагает суть дела тётушка.

— Заповедный бор представляет собой уникальную экосистему, ценность которой для человечества многократно превышает стоимость залегающей в его недрах нефти, сколько бы её там ни находилось, — продолжала между тем Василиса Митрофановна. — По большому счёту, этот лесной массив не принадлежит какому-то региону, государству, на территории которых он расположен административно. Заповедный бор — достояние всей планеты Земля. «Земля» пиши с заглавной буквы, — подсказала она между делом племяннику, на что тот покривился досадливо — знаю мол, учёного не учи!

А тётушкин голос между тем рокотал, гремел обвиняюще под сводами просторной библиотеки:

— А потому гибель, рукотворное уничтожение Заповедного бора станет настоящей экологической катастрофой для огромной территории от Волги и до Урала. Эта катастрофа неминуемо приведёт к непредсказуемым последствиям, вроде обмеления рек, высыхания озёр, опустынивания окружающих степей, исчезновения огромного числа представителей флоры и фауны, к фатальным для человека изменениям климата…

Дымокуров стремительно черкал пером по бумаге, поспевая фиксировать умозаключения тётушки, сокращая кое-где слова — ничего страшного, позже перепишет письмо набело, жаль, ни компьютера с принтером, ни пишущей машинки хотя бы в доме нет, а от руки несолидно как-то выходит… Хотя, если подумать, то как глас народа, как обращение жителей села из самой что ни есть глухой российской провинции — оно, может, написанное от руки-то письмо воспринимается лучше, естественнее, искренней…

— А закончить так предлагаю, — почувствовав, что аргументы Василисы Митрофановны в защиту бора вроде бы иссякли, заметил со знанием дела Глеб Сергеевич. — Дескать, нам хорошо известно, какое внимание вы лично, как Президент России, уделяете природе, сохранению животного мира. Мы помним ваше участие в спасении уссурийских тигров, краснокнижных журавлей, этих, как их… лошадей Пржевальского… ну и, соответственно, надеемся, что вы не оставите без внимания наше обращение…

— Хорошо! — благосклонно кивнула тётушка, и обвела взглядом присутствующих. — Все слышали? Все согласны?

Яков — огромный, казавшийся и вовсе необъятным из-за своей выгоревшей штормовки, почесал задумчиво бороду, кашлянул в пудовый кулачище:

— К-х-хе! Я, конешно, знамо дело, не писарь. Однако кумекаю: надо ещё пару ласковых энтому президенту добавить. Мол, ежели вы этот беспредел не остановите, не дадите указание технику из бора к чертям собачьим убрать, мы будем защищать лес нашими… это, как его… во! Методами!

— Это, какими же? — насторожился Дымокуров.

— Знамо, какими, — угрюмо усмехнулся в бороду Яков. — За топоры да вилы возьмёмся. Нам не впервой. Я и со Стенькой Разиным на челнах по Волге ходил, и с Емельяном Пугачёвым Оренбург осаждал. И в гражданскую — сперва белых колошматил. А потом от меня и красным в Танбове доставалось…

— В Тамбове, — поправила, больше для порядка, Василиса Митрофановна.

— С дрекольём на пушки пошли! — не без восторга вспоминал Яков. — Мужика — оно ведь как? Только расшевели, задень за живое обидой да несправедливостью — потом уж не остановишь!

— Да вы бунтарь-рецидивист, батенька! — стараясь казаться доброжелательным, демонстрируя, что не принимает такие заявления всерьёз, заметил отставной чиновник. И как дитю малому пояснил: — Про топоры да вилы нельзя. Это уже экстремизм получается. Угроза насилием. За то — уголовная статья. Да и не возьмётся никто ныне за топоры, как вы изволили выразиться. Всем на всех и на всё, включая бор ваш, начхать. Своя рубашка-то ближе к телу!

— Я возьмусь, — набычился Яков. — Вон, Семён с Соломоном. А они, даром что простаками да тихонями кажутся, бойцы знатные! Я бы, к примеру, против любого из них порознь не выстоял. А уж супротив обоих-двоих и подавно!