Александр Филиппов - Сказка без чудес

И вот, наконец, негаданно, на склоне лет, он оказался в месте, похожем на то, о котором мечталось, мог позволить себе целые дни проводить в праздности и безделии, но… всё это как-то быстро ему прискучило и приелось.

Глеб Сергеевич, отложив до поры мысли о побеге, целыми днями слонялся по усадьбе, ибо с «воскрешением» Василисы Митрофановны ему даже вида своего участия в жизни имения делать не приходилось.

Он бродил по многочисленным комнатам, рассматривал бесценные, судя по всему, но, увы, не принадлежащие ему безделушки в шкафах, буфетах и «горках», часами просиживал в библиотеке, листая толстенные фолианты дореволюционных изданий, но вчитаться не мог. Его напрягали, отвлекая внимание, бесчисленные «яти» и «еры», разбросанные по тексту, раздражали старорежимные обороты речи, и потому он рассматривал в основном чёрно-белые иллюстрации, выполненные канувшими в вечность художниками и гравёрами.

Порой он прогуливался по территории усадьбы, захаживал на «задний двор», на огород, заглядывал в хозяйственные постройки, обозревая содержащуюся там, блеющую, хрюкающую и кудахчущую живность, но в лес носа не казал. Во-первых, боялся опять заблудиться, а во-вторых, не очень-то и нравился ему этот лес.

Прямые, как телеграфные столбы, и столь же однообразные сосны, колючий слой рыжей хвои под ногами, звенящая, угрюмая какая-то тишина… А ещё мошкара надоедливая, комары, мухи, пикирующие остервенело на вспотевшее от жары тело кровожадные слепни…

Комфорт в помещичьем доме тоже, можно сказать, минимальный. Водопровода, канализации нет. Туалет на улице. Ладно, летом, а как быть зимой? Ночью, в темноте, в лютый холод, пробираться по колено в сугробах, если приспичит «до ветру»? Или освоить-таки эмалированный горшок с похабным глазом на дне, и кочевать в обнимку с ним из спальной в наружный сортир по утрам?

В здешней баньке Дымокуров тоже успел помыться. Тёрся жёсткой мочалкой, примостившись на деревянной лавке и брезгливо поджимая ноги, стараясь не касаться затоптанного пола, по которому неизвестно ещё кто до него шлёпал босиком. Лил себе на голову горячую воду из помятого алюминиевого ковшика, держа его одной рукой, а другой безуспешно пытаясь промыть намыленные остатки шевелюры… Теснота, дикость, каменный век! В таких условиях о ванной и душе можно только мечтать!

В доме не было даже проводного радио, а ламповый телевизор, стоявший в библиотеке на антикварной, примерно одного с ним возраста тумбочке и накрытый от пыли старомодной кружевной салфеткой, похоже, никогда не включали.

Глеб Сергеевич пожалел, что не прихватил с собой ноутбук с флешкой для подключения мобильного интернета — хоть какая-то связь с цивилизацией, возможность быть в курсе всех мировых новостей, но что о том теперь сожалеть? Да и неизвестно ещё, есть ли здесь, в бору, сотовая связь? По крайней мере, на территории имения айфон отставного чиновника неизменно извещал об отсутствии сигнала.

Тем не менее, о том, что происходит на «большой земле» обитатели усадьбы всё-таки каким-то образом узнавали.

В один из тягучих, наполненных однообразным унынием, которое чуть скрашивало чтение очередного тома из полного собрания дореволюционного издания сочинений Вальтера Скотта, вечеров, в библиотеку, где Дымокуров расположился возле настольной лампы на мягком диванчике, вошла, как всегда не по-стариковски, стремительным и размашистым шагом Василиса Митрофановна.

— Ну вот, началось, — пребывая в крайнем возбуждении, сообщила она. — Все информационные агентства, даже иностранные, об этом в новостных выпусках сообщают!

— Что началось? — всполошился Глеб Сергеевич, никогда ранее не видевший тётку в таком состоянии.

Чувствовалось по ней, что произошло что-то значительное, судьбоносное… Может быть, ядерная война с Америкой началась, а они сидят здесь, в глухомани и ни о чём таком не знают, не ведают? Или президент страны в досрочную отставку ушёл? Да нет, это невозможно, это похлеще атомного апокалипсиса будет…

Василиса Митрофановна не стала томить племянника долгим неведением.

— Вчера состоялось совещание в Доме Советов. Посвящённое началу добычи нефти в Заповедном бору. С приглашением представителей общественности, учёных, экологов. И эта самая общественность нефтедобычу единогласно одобрила!

— Так что ж? — пожал плечами отставной чиновник. — К этому давно шло…

— А то, — беспокойно кружила, меряя шагами пол библиотеки, тётка, — что была у меня надежда… впрочем, весьма слабая, никакая почти, но всё-таки надежда, что хотя бы у общественности здравый смысл возобладает! Ну, с этими, олигархами вашими, чиновниками всё понятно. Жадность их не имеет предела. В этих сословиях сконцентрированы все самые подлые человеческие черты! Да других там нынче и по определению быть не может! Но должны же, должны остаться и среди вас нормально думающие люди, понимающие, что нельзя ради сиюминутных потребностей уничтожать то, что служило многим поколениям до вас, и будет служить вашим потомкам! Никто ещё не умер без этой вашей нефти распроклятой, человечество сотни тысяч лет без неё выживало. С четверенек вставало. А без воздуха, без чистой воды, без плодородной земли, на которой можно хлеб растить, вы же вмиг передохнете! И ладно бы только вы, люди, туда вам и дорога! Так нет, вы ещё и планету погубите…

— Ну, может они и впрямь осторожненько, нефтяники-то, — попытался успокоить разбушевавшуюся тётушку Глеб Сергеевич. — Они же новые технологии бурения применять обещают, рекультивацию загрязнённого плодородного слоя почвы проводить…

— Ага! — яростно сверкнула васильковыми глазами Василиса Митрофановна. — А давай-ка я, Глебушка, тебе молоточком осторожненько гвоздь в темечко вобью, и скальп с тебя сдеру. А потом залатаю, с задницы твоей на это место клочок кожи пересажу. Рекультивирую…

Дымокуров, с опаской взирая на рассвирепевшую хозяйку имения, подумал со страхом вдруг, что с неё станется. Что ради защиты бора она, пожалуй, ни перед чем не остановится. И если потребуется, то и скальп с кого угодно запросто снимет…

Однако тётка, несколько раз глубоко, полной грудью, вздохнув, успокоилась, взяла себя в руки. Присела рядом с племянником на диванчик. Заявила неожиданно:

— Писать, Глебушка, надо!

— Кому? — оживился и обрадовался перемене в её настроении Дымокуров. Писать — это для него дело привычное. Это вам не скальп с головы снимать. Бумага — она всё стерпит.

— Президенту России, — развивала между тем свою мысль тётушка. — Он у вас главный, верховный, и прочее, прочее! Как скажет, так и будет. Объясним ему, что да как. Что любая активная деятельность на территории Заповедного бора убьёт уникальный зелёный массив. Нарушит экологическое равновесие, приведёт к массовой гибели живых организмов, растений и животных… Ведь ты, Глебушка, — пронзила она племянника взглядом, словно рентгеновским лучом, — на службе чиновной чем-то подобным и занимался? Цидульки разные сочинял для начальства?