Александр Филиппов - Сказка без чудес

Белобрысые, плечистые парни, сидевшие чинно, сложив огромные, мускулистые руки на коленях натруженными до подошвенной сухости ладонями вниз, кивнули согласно разом.

Хозяйка усадьбы вдруг поддержала дремучего лесовика.

— А вообще-то Яков дело говорит. В обиду мы Заповедный бор не дадим, какой бы расклад ни вышел. Ты уж как-нибудь намекни потактичнее, без этого самого экстремизма, что попытка нефтяников войти в бор закончится для них катастрофой.

— Не понял? — нахмурился Дымокуров. — Вы что, и впрямь за топоры возьмётесь?

Тётка вздохнула, поднялась устало из продавленного кресла, выпрямилась во весь своё гренадёрский рост.

— Нет, конечно. Есть у нас и кроме топоров более… действенные методы. Но ты про то не пиши. Пусть это останется нашей военной хитростью. Одно могу сказать — если они сунутся со своими нефтевышками в бор, — мало им не покажется. Потому что вся природа здесь супротив них ополчилась. А у природы, Глебушка, такая первозданная сила и мощь, что не только топоры — ядерные боеголовки в сравнении с ней детскими игрушками кажутся…

Посчитав свою миссию законченной, Василиса Митрофановна мотнула головой, указывая дворне на выход, а племяннику наказала строго:

— Ты, Глебушка, всё, о чём мы здесь говорили, в письмо включи. Да перепиши набело. Потом дай мне прочесть. А завтра надо будет корреспонденцию нашу срочно отправить. Адрес известен. Москва. Кремль, президенту России. Припиши: лично в руки… Чать за неделю-то письмо дойдёт?

— Дойдёт, — уверенно подтвердил Дымокуров. И сообразил вдруг: — Адресат наш, Василиса Митрофановна, больно приметный. Как бы на почте… того, не усомнились, задержек каких не вышло…

Тётка понимающе кивнула:

— И как же нам быть?

— Письмо это надо в Общественную приёмную Президента России передать, — объяснил окрылённый надеждой вырваться, наконец, из лесного заточения Глеб Сергеевич. — Она, приёмная-то, в областном центре, в здании рядом с Домом Советов располагается. Я, если требуется, и отвезу. Так-то оно надёжнее будет…

Ну, кто тянул его, отставного чиновника, изощрённого в бюрократических играх, за язык? Знал ведь, что пустая это затея, с письмом президенту-то, так нет, выпендрился. Правильно в народе говорят — дурака ладошкой не прикроешь. Он обязательно нет-нет да проявится, вылезет…

Так корил себя Дымокуров, влипший со срочной отправкой письма в неприятную историю, да ещё с непредсказуемыми последствиями. Забыл на мгновение, что дело имеет с людьми, чья психика нездорова, да что там, с сумасшедшими, можно прямо сказать! Расслабился. Сказанул, не подумав… и вот — на тебе!

А неприятность эта так приключилась.

Вечерело, когда Василиса Митрофановна, с удовлетворением перечитав переписанное от руки набело письмо, расписалась сама, заставила поставить внизу свои подписи-закорючки всех домочадцев, не забыв и Глеба Сергеевича. После, старательно запечатав листки в купленный специально для этого случая Еремеем Горынычем на сельской почте конверт, изрекла:

— Времени у нас мало совсем остаётся. Завтра, Глебушка, отправляйся в областной центр. До станции мы тебя на повозке довезём. Лошадка у нас резвая, справная, вмиг докатит. А там — поездом, в Южно-Уральск. И, как доберёшься, самолично передай наше обращение в приёмную президента, или как там эта контора у вас называется…

Тут-то Дымокуров возьми да и ляпни:

— Так у нас, если не ошибаюсь, четверг сегодня. Завтра, стало быть, пятница. Если с утра выеду, то до города на перекладных, лошадкой да поездом, доберусь только к вечеру. Приёмная президента к тому времени уже закроется. Да и в пятницу там наверняка короткий день. А потом — суббота и воскресенье, выходные…

Тётка задумалась, застыла посреди комнаты, опершись на клюку, монументально, и стала похожа на памятник Петру Первому во времена, когда он окно в Европу только что прорубил.

А потом кивнула решительно головой:

— Твоя правда, Глебушка. Завтрашнего дня ждать нельзя. Собирайся. Тебя в город сегодня доставим.

— На чём? — ещё не предвосхищая беды, хмыкнув, поинтересовался Дымокуров. — На палочке верхом? Отсюда, из Колобродова, в областной центр никакой общественный транспорт не ходит. Разве что с частником договориться, нанять, чтоб на автомобиле довёз? Но это, пожалуй, две сотни-то вёрст, дороговато получится…

Василиса Митрофановна свела строго седые брови:

— Зачем же на палочке? И частник нам ни к чему. С бабой Ягодой, на ступке. Как стемнеет, она тебя отсюда, прямо со двора, в твою городскую квартиру доставит. Так что собирайся.

И вышла, оставив онемевшего Глеба Сергеевича пребывающим в тяжком раздумье.

Что это? Очередной приступ бреда выжившей из ума старухи? Какая, к чёрту, ступа? Они что, все хором тут сбрендили? Ну ладно — тётка, баба Ягода. Но Еремей-то Горыныч впечатление вполне здравомыслящего человека производит. Почему, присутствуя при сём разговоре, никак не укоротил полётные фантазии Василисы Митрофановны, не возразил, а лишь кивнул головой понимающе? А может быть, «ступка» — это что-то иносказательное? Как, например, «карета скорой помощи», вовсе даже и не телега с будкой, а вполне современный автомобиль? Сейчас выкатят из сарая припрятанную там до поры машину (почему-то Дымокурову сразу «Антилопа Гну» из романа Ильфа и Петрова представилась), баба Ягода — за руль, и поехали? В смысле, полетели… Нет, всё-таки поехали… Тьфу, совсем запутали! Ну не «кукурузник» же у них или вертолёт где-нибудь в ангаре на приколе стоит? Опять же, баба Ягода в качестве пилота… да не приведи Господи!

Тем не менее, помня о главном принципе общения с сумасшедшими — не перечить, не возражать, Глеб Сергеевич, вздохнув покорно, принялся одеваться для путешествия. Он достал из шифоньера тщательно отглаженные Марией — действительно искусницей в домашних делах, — тонкие хлопчатобумажные брюки песочного цвета. Надел рубашку в синюю клеточку с длинным рукавом — ночь, всё-таки, — тоже вполне приличную. На ноги вместо привычных уже лёгких сандалет обул полуботинки «мокасины», мягкие и удобные при ходьбе, при этом относительно тёплые для летней прохлады.

Из багажа взял только толстый коричневой воловьей кожи портфель, куда спрятал заветное письмо в конверте, сунул электробритву и связку ключей от городской квартиры. Поставил на зарядку мобильник — здесь, в лесу, где сотовой связи нет, он как бы и ни к чему, а в пути, в городе, очень даже сгодится…

Собрав вещи, сел за стол, и принялся бездумно смотреть в окно на закатное небо, на поднадоевшие изрядно кусты отцветшей давно сирени, на гряду сосен, темневших вдали, там, где начинается бор — чужой, непонятный, настороженный, и к нему, Дымокурову, совсем не гостеприимный…