Александр Филиппов - Сказка без чудес

А письмо выбросить в мусорное ведро, и вечером вынести вместе с остальными бытовыми отходами на помойку.

Выбросить ли письмо, отправить ли высокопоставленному адресату — результат предрешён. Ничего в печальной судьбе Заповедного бора от этого не изменится. От нефтяных денег ради сохранения в неприкосновенности какого-то лесного массива, пусть и реликтового, нынче никто в стране не откажется.

Однако, как человек ответственный, привыкший серьёзно относиться к любым поручениям, Дымокуров не мог поступить так.

Письмо он всё-таки отнесёт в приёмную президента. Подумаешь — с него не убудет. Передаст конверт секретарше, и уйдёт, забыв о нём навсегда.

Региональная приёмная Президента Российской Федерации располагалась в Доме Советов, но размещалась не в главном корпусе, а в пристроенном позже крыле. Тем самым складывалось впечатление, будто верховный правитель страны чуточку дистанцировался от областной власти, оставляя для граждан лазейку обратиться напрямую, лично к нему. Минуя при этом барьеры из чиновничьих кабинетов на пяти этажах, неприступных, словно крепостная стена в эпоху средневековья, для обычных граждан, для простого, «с улицы», человека.

Собирался Глеб Сергеевич тщательно, ибо представлял отчётливо, что уж где-где, а в чиновничьих кабинетах посетителей точно по одёжке встречают. И торопливо встают, расплываясь в приветливой улыбке, перед обладателем пиджака «от Бриони», окатывая холодным душем дежурного равнодушия носителей китайского ширпотреба.

Поэтому Дымокуров облачился в лёгкий, в серебристую искорку, итальянский костюм, нежаркий даже в августовской духоте, обулся в тонкой выделки турецкие туфли. Тщательно причесал седые, отросшие неприлично за период деревенского небытия редкие волосы, переложил письмо из громоздкого, запылившегося портфеля в пластиковую папочку, и, прихватив на всякий случай паспорт — всё-таки в казённое учреждение направляется, осмотрев себя придирчиво в зеркало на стене прихожей, наконец, покинул квартиру.

От его микрорайона до Дома Советов было примерно четверть часа неторопливой ходьбы. Нынче этот путь Глеб Сергеевич проделал с удовольствием. Шагал размеренно по тротуару, не раздражаясь на рёв и чад выхлопных газов плотно заполонившего проезжую часть улицы потока автомобилей, не злясь на бестолковых пешеходов, то застревающих некстати, то рвущихся безудержно сквозь толпу, норовящих толкнуть плечом или задеть острым локтем, безоглядно спешащих. Будто жизнь в большом городе непременно подразумевает бесконечную, вечную беготню.

Даже солнце, обрушившееся беспощадно в эти ранние утренние часы на город, на улицы, лишённые тени и зелени, калившее асфальт и бетон, как дно гигантской сковородки, не досаждало почти. После вечной сумрачной прохлады Заповедного бора оно казалось таким приветливым и желанным!

Попутно Дымокуров отмечал краем глаза, что за недолгий период его отсутствия городские власти напрочь изничтожили старинный скверик, засаженный тополями, сиренью, с лавочками вокруг фонтанчика с гипсовыми лягушками в центре, из раскрытой пасти которых и били прозрачные, живительные в зной струйки воды. Теперь и здесь образовалось голое, залитое солнечным жаром пространство — очередная автостоянка, но это отставного чиновника не тронуло как-то.

Город есть город, шагая неторопливо, размышлял Глеб Сергеевич. У него имеются собственные нужды. А у городских властей — неотложные задачи, которые нужно решать прямо сегодня, сейчас. Одна из них — невероятно выросшее количество единиц автотранспорта, который, конечно же, где-то следует парковать. А потому в жертву встающим на прикол машинам приносились все свободные от застройки участки, покрытые, как правило, зеленью — газонами, клумбами, корявыми, плохо приживающимися в резко континентальном степном климате, деревцами.

«А кому не хватает деревьев, — с раздражением думал отставной чиновник, — пусть едут в лес. Вон сколько там, в Заповедном бору, к примеру, всяческих растений! А заодно и мошкары, комаров, слепней кусачих! Он-то лично сыт по горло той буйной, агрессивной, норовящей то оцарапать, то по лицу хлестануть, зеленью… Пусть уж лучше будет как в городе — чистенько, ровненько, прикатано да приглаженно, никаких тебе коряг под ногами и буераков!».

Размышляя так, то впадая в умиление при виде привычного городского ландшафта, то раздражаясь при воспоминаниях об оставшемся где-то далеко, но всё не отпускавшем его заповедном лесе, Глеб Сергеевич дошёл до приёмной Президента России.

Это заведение размещалось на первом этаже пристроенного уже в нынешнее время, когда невероятно размножившийся чиновный люд перестал вмещаться в кабинетах, занятых прежде советской партноменклатурой, крыла. И, в отличие от парадного входа в Дом Советов, не охранялось тщательно строгими полицейскими в чёрной униформе. Вход сюда оставался свободен.

Дымокуров, настроившийся на то, что придётся высидеть изрядную очередь, был приятно удивлён отсутствием здесь в этот час других посетителей. То ли народ разочаровался во всесилии президента, и не спешил уже в его приёмную с жалобами, то ли просто Глеб Сергеевич удачно зашёл, опередив основной поток посетителей.

У входа в приёмную за письменным столом с компьютерным монитором и несколькими телефонными аппаратами, восседала пожилая секретарша. За её спиной тянулся коридор, стены которого были увешаны фотографиями президента, сделанными во время посещения им Южно-Уральской области. В степи, с лошадями Пржевальского, выпущенными здесь недавно на волю. И возвратившимися тем самым, наконец, из европейских зоопарков на свою историческую родину.

В коридор выходило несколько дверей, на которых отставной чиновник намётанным глазом разглядел таблички с надписями: «Заведующий приёмной», «Референт». «Начальник канцелярии»… Серьёзное учреждение!

Женщина оторвала взгляд от пачки бумаг, которую тасовала наманикюренными пальцами ловко, словно карточные пасьянс, раскладывая на три неровные стопки, посмотрела на посетителя.

Глеб Сергеевич, намеревавшийся держаться по свойски (всё-таки три десятка лет провёл безвылазно в этих стенах!), вдруг испытал неприятную робость, неловкость, свойственную человеку, отторгнутому системой, выпавшему из обоймы и превратившемуся из «своего» для этой системы в заурядного посетителя.

Он засуетился, торопливо ковырнул ногтём кнопочку пластиковой папочки, принялся нашаривать в её недрах конверт.

— У меня… это, вот… письмо, то есть обращение к президенту!

Секретарша, уже оценившая его костюм, да и узнав наверняка — примелькались друг другу за столько лет, расхаживаясь по одним домсоветовским коридорам, улыбнулась, обнажив прекрасные, из импортного пластика, зубки, и кивнула на стул радушно: