Роберт Силверберг - Ночные крылья. Человек в лабиринте [сборник litres]

Он сознавал, что под влиянием притяжения планеты Лемнос, на которую корабль так быстро спускался, лицо его исказилось. Мясистые щеки обвисли, не говоря уже о складках жира на животе, ведь он был полным человеком. Без особых усилий он мог бы привести свой внешний вид в соответствие с модными формами молодого современного человека; в эту эпоху люди за сотню вполне могли выглядеть как подростки. Но Бордман в начале своей карьеры сознательно позволил себе стареть. Это было своего рода инвестицией: теряя в шике, он выигрывал в авторитете. Его бизнесом было консультировать правительственных чиновников, а те предпочитали советы солидных мужчин, а не желторотых юнцов. Последние сорок лет Бордман всегда выглядел на пятьдесят пять и надеялся сохранять этот образ уверенного и энергичного зрелого мужчины еще лет пятьдесят. Позже, на закате карьеры, он снова позволит времени поработать над собой. Тогда пусть седеют волосы, западают щеки; он станет делать вид, что ему неизменно восемьдесят лет, и сменит роль Улисса на Нестора. И сейчас у профессионалов принято выглядеть так, будто они лишь слегка не в форме.

Он был низкого роста, но производил столь солидное впечатление, что легко становился центральной фигурой за любым столом переговоров. Его широкие плечи, мощная грудная клетка и длинные руки подошли бы скорее гиганту. Лишь когда он вставал, обнаруживался его низенький рост, но сидя он мог внушать страх. Он не раз убеждался в полезности этого своего недостатка, поэтому никогда не пытался его исправить. Человеку более высокого роста скорее присуще отдавать приказы, а не советы, он же никогда не любил командовать, предпочитая осуществлять власть более деликатными способами. Тогда как невысокий мужчина, солидно выглядящий за столом, вполне способен править империями. Империями управляют, как правило, не вставая.

Вид у него был вполне властный. Пухлый, но четко очерченный подбородок, крупный, широкий нос, солидный и решительный рот, огромные курчавые брови, волосы черные, густо торчащие над массивным лбом с мощными надбровными дугами, способным произвести впечатление даже на неандертальца. На пальцах он носил три перстня: в одном гироскоп из платины и два рубиновых с почти бесцветными вкраплениями урана-238. Одевался скромно и традиционно, любил плотные ткани и почти средневековый покрой. В какой-нибудь другой эпохе он мог быть великосветским кардиналом или честолюбивым премьером. Наверняка он стал бы важной персоной в любое время и при любом дворе. Он стал важной персоной и сейчас. Расплатой за это была кутерьма путешествий. Вскоре ему предстоит высадиться еще на одной чужой планете, где воздух пахнет не так и солнце не такого, как на Земле, цвета. Бордман нахмурился. Долго ли они еще будут садиться?

Он посмотрел на Неда Раулинса. Парень двадцати двух — двадцати трех лет, сплошная невинность, хотя достаточно взрослый, чтобы знать о жизни больше, чем он это показывает. Высокий, вполне симпатичный и без помощи пластической хирургии, светлые волосы, голубые глаза, крупные подвижные губы, ослепительно-белые зубы. Нед был сыном покойного теперь теоретика дальней связи, одного из самых близких друзей Ричарда Мюллера. Возможно, это поможет им начать с Мюллером переговоры, весьма сложные и деликатные.

— Чарльз, вам нехорошо? — спросил Раулинс.

— Переживу как-нибудь. Сейчас сядем.

— Посадка кажется такой долгой, правда?

— Осталась всего минута.

Лицо парнишки почти не изменилось под действием торможения, только левая щека слегка оплыла — и ничего больше. Подобие выражения глумливой насмешки на этом открытом юношеском лице производило странное впечатление.

— Уже скоро, — пробормотал Бордман и закрыл глаза.

Корабль коснулся поверхности планеты. Компрессаторы полностью выключились. В последний раз взвыли и замолкли тормозные двигатели. Последний момент шаткой неустойчивости, а затем амортизаторы впились в грунт, и грохот посадки смолк. «Мы на месте, — подумал Бордман. — Теперь — этот лабиринт. Теперь — Ричард Мюллер. Теперь посмотрим, не изменился ли он за девять лет к лучшему. Возможно, теперь он совершенно нормальный человек, и, если это так, Господи, помоги нам всем».

Нед Раулинс пока что мало путешествовал. Он посетил всего лишь пять миров. Из них три в своей родной системе. Когда ему было десять лет, отец взял его с собой в летние каникулы на Марс. Два года спустя он побывал на Венере и Меркурии. А после окончания школы получил поощрение в виде путешествия за пределы Солнечной системы, на альфу Центавра-4. После чего три года спустя он совершил грустное путешествие в систему Ригель, чтобы привезти останки отца, погибшего в известной катастрофе.

Да, невеликие достижения в области путешествий во времена, когда добраться из одного звездного скопления в другое на кораблях, искривляющих пространство, было не сложнее, чем в прежние времена добраться из Европы в Австралию. Но он не сомневался, что вполне успеет наверстать это позже, когда начнет получать назначения в качестве дипломата. Чарльз Бордман не раз повторял, что межзвездные перелеты очень быстро приедаются и метания по вселенной по сути еще одна нелегкая обязанность. Раулинс приписывал это усталости человека, который вчетверо старше его, но при этом все же подозревал, что Бордман говорит правду.

Ладно, возможно, эти путешествия когда-то наскучат, но сейчас Нед Раулинс стоял на незнакомой планете лишь в шестой раз за всю свою недолгую жизнь. Корабль опустился на огромной равнине, простирающейся вокруг лабиринта. Вал лабиринта протянулся на сотню миль на юго-восток. Сейчас на этой половине Лемноса была полночь. Сутки здесь длились тридцать часов, а год — двадцать месяцев. В этом полушарии уже настала осень и делалось холодно. Экипаж корабля выгружал экструдеры, с помощью которых они довольно быстро смогут возвести и обустроить лагерь. Бордман стоял чуть в стороне, одетый в грубую меховую шубу, задумавшись так глубоко, что Раулинс не осмелился подойти к нему. Он всегда относился к Бордману с почтением и при этом чуточку побаивался его. Он знал, что это старый циник, но все же не мог им не восхищаться. Раулинс знал, что Бордман воистину великий человек. Такие встречаются очень редко. Его отец, наверное, тоже был одним из великих. А также Дик Мюллер. (Раулинсу было двенадцать лет, когда Мюллер попал в ту чертову переделку, что загубила его жизнь.) За столь короткую жизнь оказаться знакомым с тремя подобными людьми — это самая настоящая привилегия. Он страстно желал, чтобы его собственная карьера оказалась хотя бы наполовину столь впечатляющей, как у Бордмана. Конечно, Неду недостает его лисьей хитрости, и он надеялся, что так оно и останется. Зато у него были другие положительные качества и некоторое благородство души, которого Бордману недоставало. «Я могу стать полезным на свой собственный манер», — думал Раулинс, но при том терзался сомнениями: не питает ли он слишком наивной надежды?