Ольга Онойко - Полудённое море [сетевая публикация]

— Вы успели альбом в фойе посмотреть, Леточка? Он недавно из печати вышел. Это не просто альбом, для него фотографии делали в плавании, которое вела ваша мама.

— Да? Нет, — Лета неловко улыбнулась. — То есть я не знала, что это из маминого плавания. А альбом я не посмотрела. Он, наверно, страшных денег стоит…

— Тогда смотрите, — Павел Григорьевич указал на дальнюю стену. — Тут несколько фотографий из него.

Лета подняла глаза.

Яркая сфера Полудённого Моря в разные периоды восхождения, при разной погоде, с разного расстояния… Взгляд Леты остановился на фотографии, сделанной с носа корабля. До входа в сферу оставалось, наверное, метров десять, и стали чётко различимы отдельные потоки света в её оболочке — призрачные ячеи, эфемерные речные системы… Снимок напоминал фото поверхности Солнца.

— Всё-таки нельзя передать это на плёнке, — глубокомысленно сказал Павел Григорьевич. — Даже на современных аппаратах. Такой поразительный свет… Он очень яркий, но совершенно не режет глаза и не слепит. Этого ощущения съёмка не может передать.

— Я знаю, — сказала Лета. — Я видела.

— О! — он вскинулся. — Как же… а! да-да, я вспомнил! Десять лет назад, когда оно взошло у самого берега.

— Уже одиннадцать, — с улыбкой поправила Лета.

Ей исполнилось восемь.

Стоял жаркий южный сентябрь.

Мама ушла в плавание, а бабушка не ругалась, если Лета подолгу гуляла с подругами. «У ребёнка должно быть детство», — говорила она. В тот день — была суббота — Лета уехала в город с одноклассницами. Они собрались целой толпой, хохотали и визжали на весь трамвай, менялись вкладышами от жвачки и обсуждали глупость мальчишек. Решили искупаться, и две девочки впопыхах побежали по домам за купальниками. Остальные расселись на скамейках над пляжем. Думали спуститься на песок, но курортников собрались просто тучи, не хотелось среди них толкаться.

День был погожий. Солнце светило ярко-ярко. Ослепительно сверкала морская гладь.

И море начало меняться.

С каждой минутой оно становилось всё ярче и стало, наконец, ярче неба… Подружки Леты умолкли. Стихли вопли лоточников. Даже в кафе выключили музыку. Из всех звуков остался только шелест прибоя. Люди больше не смотрели друг на друга. Все обернулись в одну сторону и следили за тем, как медленно поднимался над водой гигантский, невесомый, светлый, пылающий яростным золотом шар.

Из глубин восходило Полудённое Море.

Перехватывало дыхание. Лета старалась моргать пореже.

Шар казался живым. Он был солнечнее, чем само солнце в небе. Он менял оттенки — от чистейшей белизны до янтаря, до алого пляшущего огня, до розового тёплого жемчуга — и к белизне снова.

Настал астрономический полдень. Полудённое Море вышло навстречу полудённому солнцу. Очень, очень редко оно появлялось так близко от берега. По расчётам в тот раз оно должно было взойти на много километров южней.

Траулеры и сейнеры, ждавшие сферу, дали полный вперёд.

Тогда Лета была слишком маленькой, чтобы сравнить сферу и корабли с яйцеклеткой и сперматозоидами. Став старше, она уже не могла отделаться от этой мысли. Но тогда она видела только бесстрашных моряков, идущих в самое сердце чуда. Светлые корабли стали чёрными на фоне невозможного блеска. Они шли долго, и всё это время люди на пляже молчали и наблюдали за ними. Само Полудённое Море — уже зрелище невероятное, но увидеть, как корабли идут к нему и исчезают в нём, пропадают неведомо куда — прямо на глазах…

Сфера померкла, рассыпавшись бликами по водной глади, но ещё долго на пляже было очень тихо. Только когда в кафешке снова включили радио, люди начали приходить в себя.

Когда задыхающаяся Лета вбежала домой с криком «Ты видела? Ты видела?», бабушка решила, что она всё выдумала.

Их дом стоял высоко на холме. Из окон не было по-настоящему видно моря, но оно угадывалось — как неизменная полоса голубого тумана на горизонте. А Полудённое Море восходило так высоко и сияло так ярко! Бабушка могла увидеть его свет…

— Некогда мне было в окна смотреть, — проворчала бабушка. — Я уборку делала.

Лета осеклась. Стало как-то холодно. Она ощутила, как опускаются руки. Так часто говорят — «руки опустились», а в ту минуту Лета почувствовала это на самом деле…

Когда бабушку хоронили, Лета всё время думала о том дне. Бабушка так и не увидела Полудённое Море. Лете казалось, что это самая большая несправедливость, случившаяся с бабушкой за её долгую жизнь.

— Посмотрите на рыбок, Леточка.

— Что?

Павел Григорьевич огладил бороду.

— Мы давно хотим купить большой экран, чтобы на нём рыбок показывать. Но никак этот экран в бюджет не укладывается. Вот пойдём на «Зубареве» этим летом, выловим нашу квоту, продадим — может, и на экран останется.

«Рыбками» оказались фотографии. Слева были знакомые по школьным учебникам изображения глубоководных рыб — с жуткими пастями, уродливыми черепами, нелепыми наростами на телах. Те, что справа, выглядели столь же причудливыми, но куда красивей. Изящные ряды костяных щитков, лучевидные плавники, шипастые веера…

— Это рыбы с тех же глубин, но полудённые. Там ведь совершенно другая флора и фауна…

Лета не подавала виду, но её уже начало понемногу грызть нетерпение. Она работать пришла, а не рыбок разглядывать.

— Павел Григорьевич, а что за обзор надо перевести?

— Ах, да-да!.. Простите, — он заулыбался. — Пойдёмте, я вам машину включу и всё покажу.

Лета не сразу догадалась, что «машина» — это просто компьютер.

Они заторопились обратно и скоро вернулись в фойе. Дама-администратор коротко подняла и опустила голову: она была занята — что-то сосредоточенно вписывала в журнал.

— А вы всё-таки посмотрите фотоальманах, Леточка! — вспомнил Павел Григорьевич и чуть ли не за рукав потянул Лету к столу. Лете стало уже окончательно не по себе. Сдерживая раздражение, она покусала губу.

— Не надо, — постаралась она сказать как могла убедительно и вежливо. — Не надо, не сейчас, Павел Григорьевич, я посмотрю вечером, после работы…

— Не в работе смысл жизни.

— Павел Григорьевич! — Лета топнула ногой, не зная, смеяться или разозлиться. — Это мой первый в жизни рабочий день! Я хочу немножко поработать. Это для меня новое и необычное занятие.

Дама-администратор расхохоталась, и Павел Григорьевич засмеялся вслед за ней.

— Хорошо-хорошо, — покивал он. — Раз так, то конечно.

Он направился в сторону, Лета обернулась за ним — и вздрогнула.

— Вадим!

Он остановился на полушаге, удивлённый не меньше, чем Лета. Он только что вышел из тёмного закоулка. Лете подумалось, что в здании института до странности много тёмных закоулков и тесных коридоров, ведущих неведомо куда… Как всегда, Вадим был в снежно-белой рубашке, с золотой булавкой на галстуке, и страз на этой булавке отбросил яркий лиловый блик. У Леты пересохло во рту. Они давно не виделись, почти поссорились, и теперь ей снова бросилось в глаза, какой же Вадим красивый. Очень взрослый и очень красивый. Как большой седой зверь. Красивей всего была выправка — прямая спина, высоко поднятая голова…