Роберт Силверберг - И рушатся стены [сборник]

— Мы по-прежнему отличная команда, Клон Дарра. Время от времени ведем себя немного небрежно, но кто будет возражать, пока мы приносим домой то, ради чего нас послали сюда. — И он повернулся к оцепенело стоящему мордаргианину. — Пошли, Леврон Кларго.

Когда корабль вылетел с Мордарга, они послали сообщение по субрадио.

Миссия завершена успешно!

Rescue mission, (Imagination, 1957 № 12).

На сцене «Трансконтинентального Телевидео» за пять минут до начала репетиции как всегда царил хаос. Взад-вперед носился технический персонал, дико размахивая в воздухе листками с условными обозначениями и выкрикивая друг другу загадочные инструкции. Раскатывали тележки с камерами для пробного прогона. Напряженные, взволнованные актеры собрались в центре павильона звукозаписи, судорожно бормоча свои реплики и думая о том, достаточно ли они вкладывают в эти слова душу.

Лишь один человек был спокоен. Джон Эмори спокойно стоял в левом конце студии, прислонившись к стреле камеры и держа сценарий, нелепо свисающий из его руки. Возле него стоял режиссерский стул, хрупкий, плетеный, обтянутый красной тканью, на которой было аккуратно вышито желтым «мистер Джон Эмори», но Эмори предпочел стоять. Это был высокий, широкоплечий человек тридцати четырех лет, с ранней сединой, глубоко посаженными, серьезными, темными глазами и смелыми, выдающимися чертами лица. Он был лучшим режиссером, который когда-либо работал на «Трансконтинентальном Телевидео», и сейчас холодно и спокойно наблюдал за творившимся вокруг него хаосом, ненавидя все это, но скрывая свою ненависть.

Затем он взглянул на часы. Пять минут до начала, подумал он, затем два часа, чтобы превратить этот спектакль во что-то достаточно скверное, чтобы его можно было выпустить на кабельное, а затем домой, к отдыху и забвению . Он жил текущим сценарием — «Дымка желания», так он назывался, — и требовалась еще неделя для завершения работы над ним, точнее, восемь дней считая нынешний. Слишком долго.

Кто-то коснулся его плеча. Он медленно повернулся и глянул сверху вниз на маленького, сухонького человека, который смотрел на него с усмешкой.

— Что вы здесь делаете? — спросил Эмори. — Пришли посмотреть, как мы убиваем ваш сценарий, Ли?

— Это не мой сценарий, и вы чертовски хорошо знаете об этом, — спокойно ответил Ли Ноерс. — Восемь недель назад я пришел сюда с пачкой машинописных листов и получил за них жирный чек, а затем Кавана и его сценарный отдел принялись за работу. От моего сценария не осталось ничего, кроме имени на титульном листе, я удивлен, что они оставили хотя бы его.

— Три минуты, мистер Эмори, — крикнул кто-то со сцены.

Эмори кивнул, а Ноерсу сказал:

— Это один из лучших сценариев, с каким я когда-либо работал, Ли. Время от времени он почти достигает высшего уровня идиотизма. Надеюсь, Кавана не сделал его слишком сложным для аудитории.

— Он знает свое дело, — сказал Ноерс. — Не волнуйтесь: Великий Американский Кретин полюбит его. Хороший состав исполнителей, великий режиссер, отличные сенсорные эффекты...

— И писатель высокого уровня, написавший первоначальный текст, прежде чем его начали изменять.

— Спасибо, Джон.

— Две минуты, мистер Эмори!

— Все готово, можно начинать, — крикнул в ответ Эмори. — Вы действительно собираетесь смотреть репетицию? — спросил он Ноерса.

Тот застенчиво улыбнулся.

— Едва ли. Я уже обналичил деньги, можете проверить. На этом и кончается мой интерес к данному сценарию. Я приехал, чтобы пригласить вас на показ фильма.

Эмори немедленно прояснился.

— Где? Когда?

— У Теда Беккета, сегодня в десять вечера. Это работа английского производства, ее контрабандой провезли через Канаду. Я думаю, она может оказаться прекрасной. Примите обычные меры предосторожности, пока будете ехать туда.

— Одна минута, мистер Эмори!

— Спасибо за приглашение, — сказал Эмори, мрачно улыбнулся и добавил: — Я приложу все усилия на работу с вашим сценарием.

— Я знаю это, — с горечью сказал Ноерс.

Эмори смотрел, как Ноерс выходит из студии, а затем глянул на часы и со сценарием в руке вышел вперед, на подиум режиссера. Сценарий был ему не нужен, он выучил его наизусть от корки до корки за последние недели работы. К тому же, он верил исполнителям, но, тем не менее, держал текст под рукой.

— Все готовы? — спросил Эмори, говоря спокойно, но с такой властностью, что взгляды всех присутствующих обратились к нему. — Это заключительная репетиция для завтрашнего производства драмы Ли Ноерса «Дымка желания». Джимми, у вас все настроено?

— Абсолютно всё, мистер Эмори, — ответил специалист по сенсорным эффектам.

Сенсорные эффекты были записаны заранее для генеральной репетиции, все ароматы, текстура и так далее. Техническому персоналу потребовался целый день, чтобы подготовить эти эффекты для телевизионной передачи.

— Тогда начинаем. Акт первый.

Он посмотрел на своих актеров, стараясь не выглядеть несчастным. Он отобрал лучших актеров страны, но лишь один из всей группы хоть как-то разбирался в искусстве игры, остальные были просто компетентными запоминателями . Ну что ж, подумал он, общественность все равно не сможет увидеть разницу .

Вспыхнул сигнал «Тихо!»

— Давайте сразу в полную силу, народ, — сказал Эмори. — Начали!

На сцене появились двое актеров и начали громкими, театральными голосами произносить друг другу свои реплики. Эмори целых полминуты слушал их.

— Стоп! Послушайте, Кэл, у нас будет восемь минут громкой рекламы, прежде чем вы начнете произносить свои слова. Черт побери, так говорите же их тихо . С чувством. Именно так аудитория сможет понять, что произошел некий переход между рекламой и пьесой.

Он прошел эту сцену пять раз, но актеры не сразу уловили, чего от них хотят. Потребовалось еще пять проходов, прежде чем Эмори не был удовлетворен. Затем он позволил пьесе идти дальше почти десять минут до того, как вмешался, чтобы продемонстрировать, с каким выражением нужно читать эти реплики.

Пьеса была совершенной чушью, типичным продуктом сценарного отдела Дэйва Каваны. Для Эмори так и осталось тайной, зачем вообще нужно было нанимать такого талантливого писателя, как Ли Ноерс. Любой сценарист мог километрами гнать такую халтуру о Настоящих людях и их Настоящих проблемах в Современном Мире. Чушь, чепуха, бессмысленный набор слов, чтобы удержать девяносто миллионов зрителей перед экранами, которые будут глядеть кусочки этой пьесы между длиннющими рекламными вставками.