Роберт Силверберг - И рушатся стены [сборник]

Он сел и огляделся. Хэдэфилд неподвижно лежал на полу, будто внезапно уснул. Ноерс откинулся на спинку стула, небрежно перекрестив ноги.

— Все закончилось? — спросил Ноерс.

— Да, — сказал Эмори, удивленный тем, что его голос прозвучал каким-то хриплым шепотом. — Я вступал в контакт. Разве вы ничего не слышали?

— Вы оба все это время были в трансе. Я ничего не мог слышать.

Ноерс наклонился и осторожно потряс Хэдэфилда. Залитое потом лицо эспера было все еще словно каменным от сосредоточенности, затем он медленно открыл глаза.

— Удовлетворительным ли был контакт? — спросил он.

— Даже очень, — ответил Эмори. — Но скажите, вы помните что-нибудь из всего того, что было сказано?

Хэдэфилд покачал головой.

— Нет. Ни слова.

Эмори мрачно улыбнулся.

— Надеюсь, что вы говорите правду. Но если вы подслушивали, то держите все это в тайне. Ли, давайте поедем домой. Я очень устал.

Хэдэфилд проводил их до двери. Эмори последний раз взглянул на худощавое, с большим носом лицо эспера, с любопытством глядящее на него, а затем дверь закрылась. Обратно до эскалатора, поднимающегося на шоссе, они шли молча и проделали этот путь без всяких происшествий.

Сидя напротив него, Ноерс уставился на экран Восточных каналов на стене квартиры Эмори.

— А как бы вы отреагировали, если бы я вам сказал, что мир находится в ужасной опасности? — спросил Эмори.

Ноерс медленно и очень невесело улыбнулся.

— Понятия не имею. А он в опасности?

— Вы знаете больше, чем показываете, — ответил Эмори. — Но мы пока что оставим это. Предположим я вам скажу, что будущее человечества зависит от восстановления контактов между странами мира и уничтожения этих барьеров связи, которые имеют место уже целых тридцать лет? Если я скажу, что либо мы объединимся против общего врага, либо нам конец?

Ноерс сделал большой глоток из стакана, который держал в руке, его веко чуть подергивалось, пока он смотрел на Эмори.

— Почти целый век между полушариями длилась вражда, — тихим голосом сказал Ноерс. — Она никогда не перерастала в настоящую войну, я имею в виду стрельбу, захват территорий и тому подобное. Но эта вражда переросла в пропагандистскую войну. А теперь Америка, Россия, Латинская Америка и Азия спрятались в свои защитные пузыри, и, если бы не эсперы, между ними не было бы вообще никакой связи. Еще несколько поколений, и никто в Америке даже знать не будет, что в мире существуют и другие страны. А затем какой-то парень из двадцать пятого века, этакий Колумб наоборот, внезапно откроет Европу и...

— Не будет никакого двадцать пятого века, — сказал Эмори. — Мы не доживем до этого времени, если в течение ближайшего года барьеры не уничтожат. Земля будет завоевана.

— Кто же ее завоюет?

Эмори красноречиво поднял взгляд к потолку.

— Вы можете этому не верить. Но пришельцы уже на Земле и готовятся к вторжению.

За этими словами последовала тишина, которая, казалось, длилась вечность. Ноерс застыл, уставившись на Эмори так, словно смотрел сквозь него.

— Джон, вы пересмотрели «Детский час ужасов» Марка Белфорта. А может вы сами режиссировали его?

— Я же сказал, что вы не должны верить этому. Я сам едва верю. Но возьмем в качестве гипотетического случая следующее: учитывая инопланетных захватчиков, как вы предлагаете спасти Землю?

Веко Ноерса судорожно задергалось.

— Разумеется, вы не можете просто рассказывать всем об инопланетянах направо и налево. Никто вам не поверит.

— А если я создам пришельца?

— Это была бы ваша последняя работа. Но все равно, сначала необходимо восстановить контакты между странами. Вот когда это сделаете, тогда можете создавать своего пришельца и показывать всем общую угрозу. — Ноерс сокрушенно покачал головой. — Но не простая эта работа — восстанавливать контакты. Три поколения американцев научились ненавидеть Европу как рассадник чумы. Молодежь сейчас едва знает, что такое Европа вообще. Благодаря нашим чудесным средствам массовой информации была проделана прекрасная пропагандистская работа.

— Пропаганда работает в обе стороны, — сказал Эмори. — А видеоаудитория у нее в плену. Не менее пятидесяти миллионов телезрителей в нашей стране лучше отрежут себе руку, чем выключат вечером телеэкраны.

— К чему вы клоните?

— Предположим — всего лишь предположим — что несколько человек приступили к изменению национальной точки зрения, сдвигая ее подальше от изоляционизма. Намек здесь, газетная статья там... Это ведь можно сделать, не так ли?

— Каким же образом? Я могу вставить подобные рассуждения в сценарий, но отдел Дэйва Каваны все равно выкинет их из него, тогда зачем вообще стараться? Видео слишком уж подвергается цензуре.

— Кавана не имеет никакого контроля над фактическим производством. Мы заставим нескольких актеров выучить наизусть ваши оригинальные реплики. Ночь работы — и наши активы укрепятся печатными листовками. — Эмори на секунду стиснул руки и добавил: — Мы могли бы заставить прийти на помощь дикторов. А также народные гитаристы могут добавлять нужные нам намеки в свои песенки. Мы будем продолжать работать в этом направлении целый год, и в общественном мнении постепенно вырастет понятие, что в мире существуют и другие страны, что они нам не враги и что мы можем жить с ними мирно. Затем мы складываемся деньгами, по— купаем девяносто минут времени видеоэкрана и устраиваем захватывающее реалистическое шоу, которое решает исход дела. Никто не может подвергнуть его цензуре перед выходом, так как мы сами и будем спонсорами.

— Они могут отключить нас от эфира, — заметил Ноерс.

— Конечно могут. Но это всего лишь сильнее возбудит общественность. Мы забросим крючок в первой части шоу, и если нас отключат, аудитория захочет узнать, почему. Это будет нелегко, но я думаю, что нам удастся такое провернуть. А затем, наконец, мы уберем из законодательства закон о барьерах и...

— Вы говорите так, словно это можно сделать за один год, — сказал Ноерс. — Но вы ошибаетесь. Три, пять, возможно, десять лет, но не год. Потребуется уйма времени, чтобы снова соединить разрозненный мир.

Эмори встал.

— У нас есть только год, Ли. Я не придумал этих инопланетян. Они здесь и готовы уничтожить всех нас.

— Джон...

— Хорошо, — рявкнул Эмори. — Не верьте мне. Давайте просто рассматривать это как интеллектуальную игру: сможем ли мы, будучи влиятельными руководителями самой большой массовой среды Америки, управлять общественным мнением таким образом, чтобы вызвать возрождение интернационализма? Назовем это просто Проектом. И установим для него крайний срок в год.

— Но это же подрывные действия. Это девиация!