Жан д'Эм - Красные боги

– Подождем!.. Крепитесь. Еще рано отчаиваться.

А чтица продолжала:

– Они будут супругами на одну ночь, но они об этом не узнают, потому что будут погружены в сон. Ибо ни одна женщина, кроме служительниц, не должна видеть Красных богов в лицо. Ни одна – или же она должна стать служительницей и остаться среди них до самой смерти.

Иенг, прервав чтение, обратилась к Люрсаку:

– Ты слышишь?.. Она хотела увидеть Красных богов. Она их увидела, но теперь она останется с нами до самой смерти. Так повелевают боги в своем законе. Читай дальше.

– Женщины свободного народа, которые три раза будут супругами Красных богов и все-таки останутся бесплодными, должны стать их служительницами. Они должны потерять красоту и приобрести повиновение. Мужчины племени мои никогда не увидят храма, и Страна Мертвых для них запретна. Могут жить в храме, но не могут видеть богов только пятьдесят воинов, но прежде чем войти в храм, они должны перестать быть самцами.

И тоном выше, чем до сих пор, подчеркивая заключительные слова закона, чтица закончила:

– А если мужчина чужой крови и чужой страны придет в храм, чтобы узнать, он узнает, но да постигнет его после этого медленная смерть. Так повелели боги. Таков их закон.

Люрсак, заметив, что миссионер побледнел, спросил:

– Вас так пугает этот приговор?

– Вы не расслышали? Мы с вами приговорены к «медленной смерти». Вы представляете себе, что это значит?

– Представляю. Будут морить голодом и жаждой.

– Нет. Это кое-что поужаснее. Нас будут разрезать на куски. Сначала отрежут один за другим пальцы на руках, затем на ногах, затем уши, ладони.

Голос Иенг прервал отца Равена.

– Веление богов будет исполнено. Вы пришли сюда, чтобы узнать. Вы узнали. Теперь закон Гондваны стал вашим законом, а он гласит, что только люди нашей крови и из них только женщины и служители богов остаются жить, узнав об этом.

А потом, обратившись к своим, она приказала:

– Отведите чужеземцев в восьмую галерею последней залы. Пусть они останутся там до захода солнца. Потом отнесите их к статуе бога, а когда родится день, закон будет исполнен.

Восьмая галерея, в которой заперли узников-европейцев, была довольно странной тюрьмой. Это было что-то вроде коридора, метров пятьдесят в длину, с очень высоким потолком и с мозаичным полом из белого, черного и красного камня. На одном конце коридора, за аркой, на низком пьедестале был водружен идол, изготовленный из красного металла. На другом конце прямо напротив идола – дверь, через которую ввели пленников. Кроме этих двух стен на узких концах коридора больше стен не было. По бокам, вместо сплошных стен, тянулся двойной ряд колонн, расположенных так тесно одна к другой, что между ними едва можно было просунуть руку. Таким образом, место заточения Пьера и отца Равена напоминало сразу и клетку, и алтарь храма.

Мебели, разумеется, никакой. Только у подножия идола на полу было разостлано несколько звериных шкур, из которых при нужде, по-видимому, устраивалась постель.

Люрсак расположился на шкурах, а миссионер занялся рассматриванием своей «камеры» и анфилады других подобных залов, виднеющихся сквозь просветы между колоннами.

Там то и дело проходили взад и вперед колдуньи, вероятно, занятые своими обычными делами. Они как будто нисколько не интересовались пленниками. Во всяком случае, ни одна из колдуний не остановилась около них и даже не взглянула. Иногда колдуньи проходили мимо в сопровождении воинов, у которых ноги и торс были голыми, и лишь с пояса до колен спускалась широкая повязка.

Колдуньи двигались медленными, размеренными шагами, совершенно беззвучно. Вообще было тихо. Единственными звуками, доносящимися до ушей европейцев, являлись звуки тихой песни, тягучей и печальной, исполняемой где-то в отдалении двумя или тремя женскими голосами.

Закрыв лицо руками и уткнувшись головой в шкуру, Пьер старался отгадать, что значили слова, произнесенные Вандой на дворе: «Не сейчас, после». Собственная судьба его не беспокоила; его нервы были так издерганы, а силы так изнурены, что он ничего не жаждал, кроме полного и абсолютного покоя.

Вдруг отец Равен крикнул ему:

– Люрсак! Идите сюда, скорее.

С трудом поднявшись, он подошел к священнику, который, показывая куда-то вглубь соседних зал, произнес:

– Ванда!

Действительно, по направлению к ним, в черной одежде, подчеркивающей бледность ее лица, быстро шла, почти бежала Ванда. Вместе с ней шла жрица, которая отперла дверь, а впустив Ванду, заперла ее опять и молча удалилась.

Войдя в комнату к узникам, Ванда залилась слезами. Пьер стал целовать ей руки.

– Ванда… Моя дорогая, любимая, подними голову, покажи свои глаза. Ванда, я люблю тебя, милая. Не плачь.

Ванда, рыдая, положила ему на плечо свою голову. Пьер, успокаивая ее, нежно гладил по волосам.

Отец Равен деликатно отошел в конец коридора и, усевшись на шкуры, старался не смотреть в сторону влюбленных.

Мало-помалу Ванда успокоилась; против своего желания священник услышал звук поцелуя. Наконец, его позвали:

– Отец Равен!

Он подошел к ним.

– Я могу совершенно свободно ходить в пределах храма, – говорила Ванда. – Меня никто ни к чему не принуждает, я могу делать, что хочу, но мне нельзя выйти за пределы храма, и я останусь здесь до самой смерти. Скажите, что вы знаете о Мишеле? Вы его нашли?

Пьер молчал, но отец Равен решил, что нет смысла скрывать правду, и рассказал Ванде об их путешествии, о предательском побеге солдат, о нахождении трупа Редецкого, о спуске в пропасть, о гибели проводников и о том, как они сами были захвачены в плен.

Несколько раз Ванда прерывала его рассказ словами:

– И все это было сделано из-за меня. Я втянула вас в это путешествие своим необдуманным шагом. Простите меня. Простите.

А потом она, в свою очередь, поведала о том, что случилось с ней:

– Я хотела спасти Мишеля. Когда вы, отец Равен, сказали, что экспедиция не может быть готова раньше, чем через восемь-девять дней, я была страшно опечалена. Я боялась, что мы попадем на место слишком поздно. Выйдя из миссии, я решила отправиться к Иенг, рассчитывая получить от нее какие-нибудь сведения. Иенг сказала мне, что единственный способ что-нибудь узнать – это отправиться с шествием бесплодных женщин в храм Красных богов. Я решилась на это. Когда мы вечером подошли к храму, нас ввели внутрь.

– Да, это мы знаем, – прервал ее Пьер и передал Ванде рассказ Хмон.

– Это все? – спросила Ванда, когда он закончил.

– Все. Она пришла в себя у подножья идола. Сколько времени продолжалось ее забытье, она не могла отдать себе отчета.

– Да, это я знаю. Во внутреннем дворе храма Иенг вызвала меня из толпы женщин и сказала: «Если ты хочешь увидеть своего брата, иди вместе с жрицами в храм». Вот тут-то я и увидела, что после того, как женщины падали в обморок, четыре колдуньи поднимали их и уносили в дверь, скрытую позади идола. Иенг опять мне сказала: «Иди за ними». Я боялась, но Иенг сделала такую презрительную гримасу, издеваясь над моей трусостью, что я решилась. Позади меня шли две другие жрицы, освещая факелами дорогу в темном подземном коридоре. В конце этого коридора было несколько дверей. Колдуньи открыли одну из них, и мы вошли в комнату с колоннами. Здесь были светильники на треножниках, а на полу валялись звериные шкуры. Колдуньи положили женщину на шкуры и все вышли, кроме одной. Прямо напротив той двери, через которую мы вошли, была другая дверь. Оставшаяся со мной колдунья подошла к ней, стукнула три раза кулаком и отбежала обратно, спрятавшись за колонну, знаками подзывая меня к себе. Я стала рядом с нею, интересуясь, что будет дальше. Вдруг колдунья порывисто отступила назад, скользнула за первую дверь, через которую мы вошли, и захлопнула ее. Я осталась одна. Почти в тот же самый момент открылась другая дверь, и в комнату вошел мужчина. Он был громадного роста, цвет кожи – темно-красный, а длинные волосы спускались почти до самых плеч. Сверкающими жадными глазами взглянул он на спящую женщину, постоял немного, потом вдруг резким прыжком бросился на нее. Я сразу поняла, что он собирается делать. От страха я вскрикнула и тем выдала свое присутствие. Человек вскочил, посмотрел по сторонам и заметил меня. Посмотрев и на меня такими же жадными горящими глазами, он перевел взгляд на женщину, лежащую у его ног, затем опять на меня. От ужаса я не могла сдвинуться с места, а странный красный человек потихоньку приближался ко мне. Тогда…