Жан д'Эм - Красные боги

Последнее слово она произнесла с язвительным сарказмом. Вначале она говорила с некоторым затруднением, видимо, отвыкнув от французского языка, но чем дальше, тем язык ее становился свободнее.

– О, вы могущественны, вы достигли блестящих успехов, вы дошли сюда, до подножия священной горы, до границы запретного леса. Но дальше вы не проникнете. Нет! Дальше я вас не пущу, а после моей смерти вас не пустит та, которая меня заменит. Не пустит! Никогда!.. Вы не верите? Улыбаетесь? Пожалуйста. Только ведь вы ничего не знаете. И я скажу вам сейчас всю правду. Мне нет смысла вас стесняться. Вы через несколько часов умрете, а она никогда не покинет храма. Слушайте!.. Вы знаете, что погибли офицеры Редецкий и Лонжер – да, знаете, потому что их трупы вы нашли в яме. Вы знаете, как неблагополучно закончилось пребывание здесь лейтенанта Дорселя, которому, правда, дали возможность вернуться в Сайгон, но только потому, что хотели этим способом рассеять подозрения, возникшие по поводу исчезновения Лонжера. И к тому же мы были уверены, что Дорсель никому ничего не сможет рассказать. Вы знаете об этих случаях?

Закашлявшись, она на момент прервала свою речь. Отец Равен спросил:

– Так это все сделала ты?

– Я!.. Да, я! И я горжусь тем, что сделала это. То, что вы знаете о Дорселе и Лонжере – это только незначительные эпизоды в той борьбе, которую я веду против вас. Повторяю, мне скрывать нечего, и я напомню вам еще про некоторые случаи. Вспомните про восстание племени боловенов, про нападение на пост Куми. Вспомните про Робера, который был осужден мною на смерть, потому что его любопытство начинало меня стеснять. Одендхаль тоже поплатился за то, что захотел узнать слишком много, больше, чем можно знать европейцу.

Иенг ударила себя кулаком в сухую грудь.

– Все это сделала я. Такова была моя воля, и ее исполняли все народы здешних мест. Погибло несколько европейцев, погибнет еще больше!

– Зачем? Чем мешаем тебе мы?.. Мы пришли в эту страну не для того, чтобы причинить вам зло? Мы хотим…

– Брось, старик! – прервала она отца Равена, топнув ногой и повышая голос до крика. – Не говори глупостей! «Причинить нам зло»?! А кто дал вам право считать себя здесь хозяевами? Эта земля – наша. Переройте всю историю, и вы увидите, что с самых давних времен наш народ, народ мои, живет на этой земле. Чужие люди завоевывали соседние земли. Кхмеры, шамы, лаосцы, камбоджийцы, вьетнамцы рассеялись вокруг, теснили нас, но сюда, в самое сердце нашей земли, не проникали и отсюда нас не вытесняли. И вы, французы, новые завоеватели, не проникнете сюда и не вытесните нас отсюда. Мы покинули плодородную землю, мы бежали с лучших мест на худшие, мы должны вести здесь жалкую неуютную жизнь, но зато мы остались независимыми, остались свободным народом. Вы хотите заставить нас жить по вашим законам, поклоняться вашему богу. А мы этого не хотим, и это вам не удастся. И поэтому я, Иенг, я – ваш враг, и я ненавижу вас. Я ненавижу вас за вашу силу, за вашу «цивилизацию», которая делает вас могущественными, но отвратительными. Я ненавижу вас за то, что вы хотите подчинить себе слабый народ, который живет у себя дома, не мешая вам. Я ненавижу вас за то, что вы хотите уничтожить наши законы, обычаи, религию. Ненавижу! Ненавижу!

Речь Иенг превратилась в исступленный крик. Новый приступ сильного кашля заставил ее сделать паузу. И опять отец Равен воспользовался паузой, чтобы вставить:

– На твою ненависть мы не отвечаем ненавистью. Наша религия велит нам поступать иначе. А ты служишь своей религии.

На губах Иенг появилась снисходительно-презрительная улыбка.

– Я служу своей религии?.. И это он говорит после всего того, что я сказала!.. Они совсем не поняли меня!.. Дорсель был гораздо сообразительнее вас. Моя религия? Вы так же простодушны и доверчивы, как люди моей расы. Им нужны боги, божественные существа, которых они никогда не видели и страх перед которыми заставляет их повиноваться нам, простым смертным. Красные боги? Да, для них, для всех – это боги. Но для меня это чистая порода крепких и сильных людей, кровь которых, вливаясь в кровь племени мои, делает ее здоровее, крепче. Красные боги – это исцеляющая живительная прививка к дереву мои. Разве же вы не помните слова прочитанного вам сегодня закона: «Все, что у вас будет взято, вам будет возвращено, потому что свободный народ лесов, народ мои, не умрет никогда. Он будет самым сильным народом, потому что бесплодные жены его племени будут приходить сюда и на одну ночь становиться супругами Живущих богов. И в чреве своем они отнесут лесному народу жизнь и силу Неизменной Расы».

– А как же, – спросил отец Равен, – относятся к этому сами «Красные боги»?

– Они? Они ничего не знают. Вся их жизнь, с глубокой древности, у тысячи поколений, протекла на дне этой равнины. Отцы их отцов жили здесь, и для них не существует другого мира. Они знают сроки, когда через дверь в стене храма, – как раз через одну из таких дверей вошли вы, – когда через дверь они могут войти в комнату и найти там женщину. Они знают только задний фасад храма, а здесь из них никто, кроме вождя, никогда не бывает. И они не подозревают, что здесь что-нибудь существует. Это вне их мира, вне их понимания.

Раздался удар гонга и своим звуком наполнил своды всех зал. Иенг выпрямилась и, сверкая своим единственным глазом, зловеще произнесла:

– Ваш час настал!

Ванда, упав на колени, зарыдала. Пьер, склонившись над ней, быстро шепнул:

– Иди за нами и постарайся оказаться возможно ближе к тому месту, куда нас отведут. Может быть, нам еще удастся…

Дверь открыли. Воины, окружив Люрсака и отца Равена, по команде замаршировали. Вереницей потянулись за ними колдуньи, которых собралось несколько десятков, пока Иенг разговаривала с пленниками. Ванда хотела присоединиться к толпе колдуний, но два воина остановили ее. Она пыталась вырваться, но они держали ее крепко. Один из них тоненьким голоском, почти женским, сказал ей:

– Смерть придет не сейчас. Те, за кем она придет, всю ночь проведут у статуи бога.

Ванда крикнула:

– Пьер!.. Пьер!..

Ответа не было. Пленники и их конвой уже были далеко. Где-то захлопнулась за ними тяжелая дверь.

Воины отпустили Ванду. Она бросилась бежать, а они, смеясь, глядя ей вслед, обменялись замечаниями:

– Женщины и самки одинаковы.

– Да, и те, и другие плачут о своем самце.

Ванда прибежала в свою комнату. Легла на кровать и стала обдумывать создавшееся положение. Она больше не плакала, напряжением воли заставляя себя успокоиться, чтобы привести в порядок разбегающиеся мысли и возбужденные нервы.

Наступала ночь. Последняя ночь в жизни Пьера и отца Равена. Завтра, с первыми проблесками зари, начнется их казнь «медленной смертью». Вчера вечером Иенг с язвительной любезностью, когда Ванда еще не знала о пленении Люрсака и миссионера, рассказала ей, что значит «медленная смерть».