Жан д'Эм - Красные боги

– А кто этот Маа Ванг?

– Маа Ванг – я. Когда твои братья будут свободны, то те, кто захватил их, захотят убить тебя.

– Мне все равно, лишь бы были освобождены они.

– Так не хочу я. Иди за мной.

Ванда сделала отрицательный жест.

– Иди. Маа Ванг спрячет тебя, и только после того, как твои братья уйдут в лес, он придет за тобой.

И дикарь потянул Ванду за собой к двери. Ванда не думала сопротивляться, но последние силы оставили ее и, не будучи способной держаться на ногах, она упала. Красный человек поднял ее на руки и понес. Почти потеряв сознание, Ванда не отдавала себе отчета, куда и какой дорогой несет он ее. Куда-то поднимались, куда-то спускались. Ощущался сырой запах подземелья, а потом пахнуло свежим воздухом. Ванда пришла в себя, когда дикарь, положив ее, сказал:

– Здесь тебя не найдет никто, кроме меня.

Она лежала на земле между громадными камнями, нагроможденными друг на друга так, что получалось нечто вроде пещеры или грота.

– Я приду за тобой, когда твои братья будут свободны.

Красный человек не уходил, словно ожидая чего-то от Ванды. Она догадалась, что он ждет подтверждения обещания.

– Хорошо. Иди. Я буду ждать тебя.

А когда дикарь, согнувшись, пролез через низкий выход из пещеры и скрылся, Ванда опять потеряла сознание.

Пробравшись в храм через одну из комнат, в которые они раньше приходили на свидания с женщинами, первобытные охотники длинной вереницей по двое шли по подземному коридору следом за своим вождем по имени Маа Ванг. Крутой поворот, и коридор уперся в лестницу. Наверху лестницы площадка, на ней широкая дверь, за дверью – спина идола, а дальше – зала.

Остановившись на пороге, выпрямившись во весь рост, подняв свою палицу, Маа Ванг бросил в тихий полумрак громадной залы клич своего племени, призывающий к борьбе и победе:

– О… о… йе… йа… ап.

На ступеньках у подножия статуи бога лежали Люрсак и отец Равен со связанными руками и ногами, с заткнутыми ртами, в изорванной одежде. Около них горело два светильника.

Увидев их, ворвавшиеся в залу охотники завопили яростно и восторженно, как вопит дикий зверь, увидев врага или жертву. Но Маа Ванг остановил своих людей и, не позволив им коснуться «братьев белокурой самки», подбежал к пленным европейцам и стал их развязывать.

Краснолицые дикари изумились, что Маа Ванг, обещавший повести их на хорошую охоту, теперь не позволяет воспользоваться первой же попавшейся добычей, но еще больше удивил их тот новый, неведомый раньше мир, в котором они сейчас очутились.

Огромная зала, конца которой не было видно в темноте; множество колонн; изображения чудовищных зверей у подножия каждой колонны; красная статуя бога с лицом Маа Ванга или любого из них самих; двенадцать вытянутых рук идола; вся величественная громада храма, так непохожая ни на лесные чащи, в которых они охотились, ни на покрытые копотью пещеры, в которых они жили, – все это подавляло наивных дикарей, выбивало почву из-под ног и ослабляло их волю к борьбе.

Освобожденный от пут Пьер, шатаясь, встал. Он ничего не понимал. Что это: явь или продолжение кошмара, мучившего его всю ночь? Или, может быть, это уже пришел назначенный срок и сейчас приступят к казни «медленной смертью»? Да, вот и колдуньи появились. Но почему они так дико, так пронзительно кричат?..

В самом деле, пока Маа Ванг возился с пленными европейцами, обитатели храма, встревоженные боевым призывом красного человека, успели сбежаться в залу. Добрая сотня колдуний и полсотни воинов столпились за колоннами, не решаясь подойти ближе, недоумевая, в чем дело, и криками созывая остальных жриц.

При их появлении отряд Маа Ванга сжался в тесную кучу; первобытные охотники, не ожидавшие встретить на сегодняшней охоте таких зверей, были напуганы и готовы были отступить.

– Вы братья белокурой женщины? – спросил Маа Ванг, развязав пленников и поставив их на ноги. – Я пришел вас освободить.

Отец Равен, сообразив, что «белокурой» красный человек называет Ванду, ответил:

– Да, – и показывая на собравшихся колдуний и воинов, добавил: – Их слишком много, а вас мало.

Ничего ему на это не отвечая, Маа Ванг взглянул на свой отряд, снова потряс палицей и, издав боевой клич «о… и… ие… йе… йап», бросился в самую середину толпы колдуний и воинов.

Боевой клич вождя вывел первобытных красных людей из состояния оцепенелого удивления, пробудив в них угасшую было жажду борьбы. Подняв топоры и тоже завопив «о… ие… йап», они ринулись вслед за «Человеком, идущим впереди».

Стиснув зубы, Маа Ванг с горящими от ярости глазами вонзился в самую середину вражеской толпы. Как стремительный порыв буйного вихря, налетели охотники на колдуний и воинов. Люди Гондваны боролись жестоко. Как звери. Широкими взмахами сильных рук опускали они топоры на головы своих противников.

Хрустели черепа, ломались кости. Лилась кровь, целые ручьи ее струились по покатому каменному полу. От запаха и испарений крови, от жуткого рева диких людей становилось душно в огромном храме. Европейцы почти теряли сознание.

Пронзительно кричали тонкими голосами колдуньи и воины. Но краснолицые охотники покрывали их крики своим мрачным грубым боевым кличем. При неверном колеблющемся свете факелов и светильников, в общей свалке живых и убитых, стоящих и упавших, только инстинктом первобытных людей можно было угадать, где свои и где чужие.

Колдуньи и воины отступили. Дорога к выходу из храма была свободна.

Хотя ни Пьер, ни тем более отец Равен не принимали участия в схватке, стоя позади, один воин, прорвавшись сквозь ряд красных людей, подбежал к миссионеру и ударом сабли рассек ему бок. Он замахнулся и на Пьера, но заметивший это Маа Ванг вовремя подоспел на выручку и своей дубиной размозжил воину череп.

Красный великан поднял упавшего отца Равена, взвалил его себе на плечо и, знаками приглашая за собой Пьера, направился к выходу. Убывшие наполовину в своем числе охотники конвоировали их.

Во дворе Пьер увидел шесть слонов своего отряда. Их корнаки лежали рядом, связанные и дрожащие от ужаса при виде краснолицых чужеземцев, направляющихся к ним. Они попали в плен накануне вечером, и их ожидала та же участь, которая была уготоваена Люрсаку и священнику.

Опустив наземь еле живого, едва дышащего отца Равена, Маа Ванг подошел к корнакам. Люрсак сел на камень рядом с миссионером.

Пьер плохо осознавал происходящее. Сердце билось страшно медленно, ни рукой, ни ногой он не мог шевельнуть, голова казалась чужой, в ней не было никаких мыслей. Он пробовал бороться с оцепенением, охватившим все его тело, пытался встать, но не мог.

Все, что произошло после этого, Пьеру представлялось происходящим не наяву, а во сне.