Жан д'Эм - Красные боги

– Тогда? Что тогда? – волновался, дрожал и кипел Люрсак.

– Тогда, напрягая остаток воли и свои последние силы, я бросилась к двери и толкнула ее. Она была заперта. В отчаянии я заплакала, а красный человек подошел совсем близко ко мне. Я приготовилась к смерти и к тому, что хуже смерти. Но взглянув один раз ему в глаза, я к великому своему удивлению увидела в них не выражение жадной свирепости, а мягкости и почти нежности. Он осторожно взял в руки прядь моих волос, поднес их к лицу то ли для того, чтобы понюхать, то ли для того, чтобы поцеловать, а потом медленно и тихо повернулся и вышел. После, не знаю, через сколько времени – потому что, хотя я и не теряла сознания, но все время безудержно рыдала, – открылась дверь и появились Иенг с двумя воинами. Бросив на меня насмешливый взгляд, она приказала что-то воинам. Те взяли меня под руки и через храм привели в какую-то комнату со стенами, украшенными скульптурными орнаментами. Тут была кровать, шкаф своеобразной формы и несколько грубых скамеек. Когда воины вышли, Иенг сказала мне: «Это – твоя комната. Ты свободна и в пределах храма можешь делать все, что угодно. Я обещала, что тебе никто не причинит зла. Так и будет. Тебя никто не задерживает в храме. Ты можешь уйти, но знай, что тут у тебя есть защита и покровительство, а там, в лесах и в горах ты будешь предоставлена самой себе и знай еще, что там всякого человека не нашей крови ждет смерть. Когда ты выйдешь за ворота храма, свободные люди лесов вправе сделать с тобой все, что захотят».

Иенг ушла. Я долго лежала на кровати в полубессознательном состоянии. Постепенно я пришла в себя. Когда наступил рассвет, а в окно моей комнаты заглянуло солнце, я встала с кровати и решила, взяв себя в руки, постепенно присмотреться к новому положению. Вспомнив слова Иенг, что в пределах храма мне предоставлена свобода, я вышла из комнаты. Действительно, меня никто не останавливал и, казалось, даже никто не интересовался мной. Встречавшиеся мне колдуньи равнодушно проходили мимо, и только за спиной у себя я чувствовала их насмешливые взгляды и шушуканье. Я прошлась по всем залам храма. Во время этой прогулки меня охватило тягостное чувство полнейшего одиночества. Я почему-то отчетливо, убийственно отчетливо поняла, что моя прежняя свободная жизнь окончена. Я вернулась в комнату, бросилась на кровать и опять долго пролежала в каком-то оцепенении, сменившимся сном, глубоким сном – потому что, не забывайте, я целую неделю шла пешком от поста до храма.

На этот раз меня разбудил чей-то голос. Я подняла голову и увидела в окне лицо того красного человека, один на один с которым я пережила в предшествующую ночь страшные минуты. Я встала с кровати и приготовилась бежать. Но увидев меня, человек ласково улыбнулся и поднял руку, стараясь показать мне, что он в них что-то держит. После этого он исчез. Выждав из осторожности несколько секунд, я осторожно подошла к окну. На выступе лежала оленья голова с рогами. А вдали, среди каменистых скал, виднелся удаляющийся красный человек.

Люрсак и отец Равен переглянулись: они сами видели этого красного человека. Они недоумевали по поводу его молитвенной позы и спрашивали себя, какому богу поклоняется этот человек, сам почитаемый за бога. Люрсак не углублялся в подобные мысли, но отец Равен подумал, что человеку первобытному и дикому так же, как человеку современному и утонченному, свойственно чувство любви, свойственно поклонение любимой женщине. Ванда продолжала рассказ:

– С тех пор каждое утро на заре и каждый вечер, когда наступают сумерки, он появляется у моего окна и стоит по несколько минут. А когда он уходит, я всегда нахожу новый трофей его охотничьих подвигов. Я знаю, что мне нечего бояться, но мне страшно от мысли, что почти беспрестанно ходит под моим окном и стережет меня этот получеловек-полузверь. И так продолжается целую неделю, всю неделю, которую я провела здесь. Ужас!

Из глаз Ванды снова потекли слезы. Пьер стал ее успокаивать, а отцу Равену чувство деликатности опять подсказало, что ему следует отойти в сторону.

День клонился к вечеру. Уже исчез последний косой луч солнца, освещавший крайние колонны. Голубоватый сумрак наполнял храм. Тихой поступью надвигалась ночь, и дальние залы одна за другой погружались в темноту. А издали все продолжало доноситься тихое женское пение, печальное и заунывное, похожее на погребальную песнь.

Колдуньи, как и прежде, беззвучно проходили мимо. Наблюдая за их передвижением, отец Равен заметил в отдаленной темнеющей зале группу людей, быстро приближающихся. Вот уже возможно различить в темноте восемь колдуний и человек пятнадцать воинов с копьями, идущих под предводительством Иенг.

Миссионер вспомнил ее слова: «Отведите их в восьмую галерею до заката солнца». Солнце зашло. Час настал.

– Люрсак! – позвал он. – Идут за нами.

И он подошел к двери, готовясь выйти.

– Нет, – остановил его голос Иенг. – Не торопитесь. Вас поведут туда через час.

Взглянув на Пьера, она сказала, иронически отвесив поклон:

– Я не забыла тебя. Ты приходил с этой женщиной ко мне в деревню. Вот теперь я пришла к тебе.

Ей никто не ответил. Ванда и Люрсак стояли рядом, тесно прижавшись друг к другу. Иенг сухо засмеялась. И вдруг, приведя в оторопелое изумление европейцев, она сказала по-французски:

– Что же, удовлетворено теперь ваше любопытство? Узнали вы тайны нашей религии?

Правда, она произнесла эти фразы медленно и не вполне уверенно, но с почти безукоризненным выговором.

– Да, я говорю на вашем языке. Вы не ожидали этого? Действительно, странно: в глуши азиатских лесов старая женщина, ведущая дикий полуживотный образ жизни, нищенка, и вдруг говорит по-французски. Понимаю ваше изумление. Вы, вероятно, хотите получить от меня разъяснение этой загадки? Извольте. Все произошло гораздо проще, чем вы предполагаете. Я думаю, вы слышали, что в Сайгоне существует сиротское училище, устроенное французами для детей местного населения. Так вот, я провела в этом училище восемь лет. Отдали меня туда совсем маленькой девочкой, на шестом году. Если бы вы жили в те времена в Сайгоне, то вы, конечно, слышали бы о случае таинственного исчезновения одной воспитанницы сиротского училища. Это была я. Мне едва минуло четырнадцать лет, когда нищенка выманила меня на улицу, а потом привела сюда, к народу моей расы, чтобы подготовить к моей теперешней роли. Тридцать лет продолжалась подготовка, и восемнадцать лет тому назад, когда мне было сорок четыре года, после смерти Биа Бо Жао, я стала великой колдуньей и хранительницей закона Гондваны. С тех пор по крайней мере раз в два года я бываю в Сайгоне. В последний раз я была там тогда, когда вы, – она показала на Люрсака, – приехали туда. Через четыре месяца я снова там буду. Я езжу туда для того, чтобы быть в курсе ваших дел, чтобы вовремя ознакомиться с вашими намерениями, чтобы знать, куда еще вы хотите двинуть свою разрушительную и пакостную силу… завоеватели.