Здравко Сребров - Роман одного открытия

Собор высился тяжелый, молчаливый, громадный в размытой мути городского вечернего неба, ненужным блеском сияли под осенними звездами его позолоченные купола. Быстрые красные, зеленые, синие огни проносившихся машин прорезали вдали широкую поперечную улицу.

В тишину квартала проникали и оседали плотные, смешанные звуки, далекий звон трамваев, еще более далекая музыка — смутный шум большого города, дышащего могучей грудью, укутанного в вечерний плащ ненасытного осеннего очарования.

— Сможем ли мы, Эрнестина, при… теперешних обстоятельствах, — прошептала со сдержанным волнением Елена Баргазова, — отвести Георга к Асену Белинову?

— При каких теперешних обстоятельствах?

Баргазова беспокойно оглянулась, осмотрелась по сторонам. Улица была пуста, из сквера доносился густой осенний аромат — запах влажной опавшей листвы, осенних цветов, перезревшей травы. В далеком небе кое-где чуть виднелись звезды. Она нагнулась поправить чулок и, положив руку на плечо Пробирки, спросила ее глухим голосом:

— Как ты думаешь, блокады не будет? Как из нее выберется Георг?

— Блокады? — беззаботно усмехнулась Эрнестина, хотя почувствовала дрожь. — Это, Елена, в порядке вещей. Но тут, в квартале богачей, вряд ли. Та часть улицы Дунай, где произошло убийство, далеко за бульваром… Да в первый раз что ли!.. Ты боишься?

— Боюсь за Георга, — с легкой досадой промолвила Елена, — ты же знаешь…

— У Георга, мне кажется, редкий инстинкт предугадывать опасность. Он умеет действовать с молниеносной сообразительностью, выходить невредимым из опасности. Ты же сама об этом говорила… о «школе Левского». Что же ты теперь?

— Ничего, — слегка нахмурилась Баргазова. — Идем.

Они свернули мимо манежа, чтобы перейти через пролегающий поперек их пути бульвар. Вдруг из глубины улицы донесся глухой, далекий топот… топот конских копыт.

Охваченные страхом, две подруги схватились за руку и перебежали на противоположный тротуар. Новый пятиэтажный дом возле садика Академии художеств бросал густую, гостеприимную тень. Они быстро в нее нырнули.

В садике светили мягким лимонным светом декоративные японские фонарики. В искусственном лунном полусвете видны были поздние розы, трава на клумбах, силуэты деревьев…

Они заметили влюбленные парочки на скамейках, укрывшиеся в глубокой тени, до них донесся тонкий аромат табака, смешанный с нежным запахом цветущих роз. Свежее, прохладное дыхание сада коснулась их разгоряченных лиц.

Они направились в сад. Георга не было видно.

Вдруг, прежде чем они вступили в аллею сада, из-за близкого дерева с густой кроной, растущего на бульваре, показалась тень человека, и он быстро направился к ним. В полумраке они увидели блеск знакомых глаз, пленительную улыбку…

Елена Баргазова, запыхавшись, прижалась к появившемуся человеку.

— Георг! — чуть слышно, с глубоким облегчением вздохнула она. — Мы очень запоздали?

Георг поздоровался с девушками, обнял их за плечи. Темные волосы Баргазовой и русые кудри Пробирки касались его продолговатого лица. Продолжая спокойно улыбаться, он повел их к самой освещенной части бульвара:

— Свет теперь не враг мне, — усмехнулся он, — предоставим тени влюбленным.

Георг был одет в темный костюм. На фоне светлой рубашки выделялась широкая блестящая полоса…

«Он в шелковой рубашке и дорогом галстуке…» — смутно сообразила Баргазова; это ее, кажется, успокоило.

Широкополая черная шляпа бросала тень на его лицо. Он непринужденно смеялся, привычным шепотом иронизируя над своей вечерней элегантностью «барина».

— Теперь я готов для ресторана «Болгария». Повести вас туда?

— Георг, два часа тому назад по радио сообщили: на улице Дунай, за бульваром Дондукова, убит профессор Нулев… Ты об этом знаешь?.. Кто убил профессора Нулева? — внезапно спросила Эрнестина Грациани.

— Это дело рук македонцев, — холодно и немного резко ответил Георг.

Девушки умолкли, будто их коснулось что-то чуждое, повеявшее холодом в их сердца. И Елена и Эрнестина почувствовали: Георг не сказал им правды!

Они молча пошли дальше по средней аллее освещенного бульвара. Каштаны шумели над их головами, по бульвару двигались молодые люди и девушки, занятые своими интересами, по-вечернему оживленные.

Когда они перешли на противоположную тенистую аллею, Георг спокойно заговорил:

— Сегодня вечером мы будем у Белиновых, не правда ли? От него мы узнаем, в каком положении находятся его дела. Затем у меня будет свидание со Станке, — он понизил голос, произнося это имя, и в глазах его вспыхнул теплый огонек. — Я это говорю только вам!.. Мы посоветуемся с ним и обдумаем, что можно сделать в пользу Асена Белинова… От того, что он примет, конечно, зависит в значительной мере, каким путем следует идти… Для нас наука и искусство не идолы, а определенное отношение к нам самим и к жизни… Это то новое у Асена Белинова, что выделяет его из интеллигенции, которая бродит как лунатик в общественной жизни, слепая к ее лжи и слишком слабая, чтобы ее сорвать. Надо Асену Белинову еще более приблизиться к действительности, иначе и он, и его дело повиснут в воздухе. В этом смысле надо будет ему помочь…

Они свернули на канал. Георг продолжал, со сдерживаемой страстностью, привычным отрывистым тихим голосом:

— Наш критерий понятия интеллигенция — критерий этический. Для нас важно, что мы делаем, а не что думаем, ибо жизнь держится на поступках, а не на метафизике… Искусство и наука в наши дни — мрачное суеверие, под сенью которого кишит масса бесхарактерных и безличных эгоистов… Случай Асена Белинова типичен: самые глубокие представители научной интеллигенции выходят из состояния духовного паралича, в котором погряз старый мир — они переходят на сторону народа. Наша задача не только в том, чтобы приблизить их к нашему делу, но и связать их с практикой нашей борьбы.

Он засмеялся, как будто был доволен чем-то, поделившимся с двумя девушками только улыбкой.

— Прежде, чем экспроприировать материальные богатства старого общества, мы экспроприируем его духовные и моральные ценности. Культура, искусство и наука идут к нам… Потому что мещане их присвоили так же незаконно, как землю, фабрики, богатства… Белинов духовно на нашей стороне. Я иду к нему, чтобы поделиться с ним этой простой истиной, чтобы он понял, какие силы стоят за молчаливой лабораторной работой ученого, в чем смысл его духовного пафоса…

На минуту он умолк, чуть слышно вздохнул, и продолжал:

— Отсюда он почерпнет новые силы, чтобы не растеряться перед трудностями, которые моральная тупость воздвигнет, как барьер, на его пути. Человек силен, когда он один, только в своих мыслях!.. Коснуться плечом плеча товарища, почувствовать его руку в своей руке — эту силу знаем лучше всего мы, которые восстаем против мрачного, животного эгоизма старого общества… Индивидуализмом не исчерпывается жизнь!.. Мы — не отломленная бурей ветка, хотя нас и называют отверженными… негодяями… — с подавленной грустью закончил подпольщик.