Здравко Сребров - Роман одного открытия

Нона Белинова застыла неподвижно, потрясенная этой смесью исповеди с чудовищной, циничной искренностью, которая неожиданно обнажилась перед ней. Сначала она испугалась при виде потерявшего всякое чувство такта д-ра Синилова. Постепенно глаза ее загорелись гневом.

— Я должна вам указать на дверь, д-р Синилов — как могли вы быть таким подлым!.. — прошептала она, глядя отчужденным взглядом на молодого врача. — Не понимаю, на каких иллюзиях вы строите свои низкие помыслы… И не смейте говорить об Асене, — голос молодой женщины сорвался, — умоляю…

Взором, в котором горел какой-то первобытный, неотразимый огонь, он удивленно окинул расплакавшуюся от обиды женщину. Его жестокая улыбка исчезла. Что-то подобное боли смертельно раненного животного показалось ей в его глазах. Он побледнел, лицо его стало серо-пепельным, и, вдруг охваченный неудержимым болезненным чувством, сел на диван, закрыв лицо руками.

Молодая женщина смутилась. Она молча глядела на сидящего перед нею человека, пораженная его страданиями, словно поняла и простила… Где-то в глубине этой женской души зародилось бесконечное сострадание, и взгляд ее исполнился невыразимой болью. Сама не сознавая, какому чувству она подчиняется, она склонилась над молодым врачом со сдержанным участием, как будто перед нею был непослушный и неразумный ребенок. Она положила руку на голову склонившегося человека и тихо прошептала:

— Уходите, д-р Синилов, прошу вас, уходите сейчас же. И забудьте свои неразумные надежды. Предоставьте мне самой справляться со своей судьбой…

Как во сне д-р Синилов поднял на нее потемневший взор, встал против нее, и движением, заставившим ее затрепетать в необъяснимой слабости, медленно, обеими руками, коснулся ее волос. Прежде чем Нона Белинова осознала, что происходит, он обхватил ее голову и впиваясь горящим взором в потемневшие глаза женщины, приблизился к ее полуоткрытому рту, медленно шепча:

— Нона, едем со мной… в Америку. Я создам вам настоящую жизнь, а не иллюзии… Детей у вас нет, что вас связывает с Болгарией?..

Вдруг взор его передвинулся и исполнился страха и ненависти. Он смотрел через голову испуганной ошеломленной женщины. Руки его упали как отрубленные.

На пороге вестибюля, бледный как смерть, словно пораженный громом, стоял Асен Белинов…

Эрнестина Грациани и Елена Баргазова в тревоге сбежали по каменным ступенькам лестницы в вишневый сад. Тени в саду сгустились, сквозь поредевшие листья деревьев матово блестели серебристые блики уличного света. Эрнестина не зажгла лампочки над входом, ступеньки и плиты дорожки, ведущей к калитке на улицу, смутно белели.

Она остановилась в не свойственной ей нерешительности у выхода из сада, сделав Баргазовой знак рукой — подождать…

В другие вечера она всегда вылетала стремительно, как птичка, покидающая свое гнездо, с сияющим при свете уличного фонаря ореолом волос. Сейчас она задержалась у калитки, втянула за руку Елену Баргазову, сама выглянула на улицу и взволнованно прошептала:

— Как ты считаешь, Елена, это сделали они?..

Улица была пуста, из глубины ее тянуло прохладой; вечерние огни и тени дрожали на мостовой, на стенах домов; вдали угасал глухой шум города.

— Боюсь, что Георг на дне… — глухо отозвалась Баргазова, выйдя на улицу и двигаясь в тени деревьев.

Эрнестина быстро ее догнала.

— Что за человек! — вдруг нахмурилась Эрнестина. — Страшный, страшный… Неужели Георг бы мог убить человека?

Баргазова вздрогнула, она остановилась и схватилась за руку Эрнестины.

— Не волнуйся, дорогая. — Пробирка нежно погладила ее по щеке. — Профессор Нулев… Случайно ли он упомянул тогда, словно в шутку, это имя? Или это какое-то ужасное совпадение… И все-таки убит этот человек, с именем которого связываются все темные заговоры против народа, автор закона о защите государства [6] Закон о защите государства — это самый реакционный закон против революционного движения и коммунистической партии во время фашистского террора в Болгарии. , идеолог и организатор…

— Пожалуйста, Эрнестина, тише, — перебила ее Баргазова…

Пробирка только улыбнулась — на улицах не было ни души…

— Хорошо, Елена, где мы должны были встретиться? — спокойно спросила Эрнестина.

— Ведь он же сказал — разве ты не слышала?.. В саду Академии художеств.

— Это я слыхала, но теперь там вряд ли удобное место для встреч.

Внезапно Баргазова потянула Эрнестину за руку:

— Скорее, Эрнестина, он теперь не может долго ждать… и осторожнее, чтобы нам не навести полицию на Георга!

— Она не столь галантна, — засмеялась Пробирка, — чтобы бегать за девушками… А Георг не дурак…

Елена Баргазова увидела его в своем взволнованном воображении, укрывшимся в тени деревьев, на скамье. Только глаза большие мерцают, пристально вглядываясь из под бровей. Голова его обращена то вправо, то влево, он озирается во все стороны… Обостренным взглядом он охватывает все пространство вокруг, улавливает каждую перемену обстановки: рука, как всегда, в кармане, у пистолета… Что он думает, что чувствует в такую минуту, как затравленный зверь начеку, всегда с призраком смерти перед глазами!..

«Если на меня нападут сейчас, Елена, — она видит его ироническую улыбку, — не бойся: я не буду стрелять в людей…»

«Не убий! Не убий! — слышит она его глухо шепчущий голос — ужасный императив… А как растянуться на мостовой с простреленным черепом, не размозжив перед этим тупую голову, которая не знает, кого убивает, какой светоч уничтожит подлая рука, продавшаяся за тридцать сребреников…»

«Быть разбойником — какая дилемма, — если не можешь быть подлецом…»

И она вновь видит его с поднятым воротником, глаза его становятся большими, большими… страшными. В них вся его огненная душа, огромная сила воли, глубина молниеносной мысли, пронизывающей своей необыкновенной логикой, которой нельзя не подчиниться…

«Поднимутся тени павших предтечей от одного края света до другого, — шепчет он в ее душе, — истина встанет, как судья, над кровавой совестью всех палачей и не возвратятся в могилы мертвецы, пока не встанут живые…»

«Не видит ли он себя, — думает с замирающим сердцем Баргазова, — в этом бесконечном шествии предтечей, павших за свободу?.. Словно мертвый, он еще будет продолжать борьбу…»

Девушки свернули в тень вдоль Докторского сквера и поспешили к условленному месту.

Город тонул в легком вечернем сиянии, ветер шумел в каштанах, скользил по увядшей траве манежа, терялся в переулках. Там, где он проносился, блики света на фасадах домов трепетали, вечерние тени плясали на тротуарах, пестрея дрожащими пятнами разлитого серебра.