Мюррей Лейнстер - Удивительные истории

— Но, сэр Джон, как и многое, это, по большей части, домысел. После того, как вы измените свой характер, невозможно сожалеть об этом. То, что сейчас кажется вам ужасным, станет нормой, и, наоборот, то что сейчас кажется нормой будет казаться ужасным.

— Правда, правда. Я знаю… Но это трудно принять…

— Я не боюсь столкнуться с этим.

— Ты не понимаешь, Дэннел, я боюсь… Интересно, готов ли хотя бы один человек к подобному преображению? Ведь для того, чтобы создать расу бессмертных, нужно быть уверенным, что представители ее совершенны.

— Сэр Джон, вы не должны столкнуться с этим, потому что вряд ли в мире найдется кто-то достойнее вас, — заверил я. — Но я твердо решил уговорить вас, как моего друга, взять меня с собой.

В тот вечер мы спорили очень долго, но в итоге я победил. Сэр Джон обещал выполнить операцию тремя днями позже.

…Но я забыл во всем этом обсуждении то, что, как я думал, никогда не смогу забыть даже и на мгновение? Я забыл об Элис! О той, кого я любил!

Я не могу описать здесь всю бесконечность эмоций, которые я испытал позже, когда был вынужден открыть свои планы Элис, заглянувшей ко мне в гости. Давным-давно я забыл, что такое чувствовать. Я мог бы назвать сейчас тысячи чувств. Ныне я привык оставаться бесчувственным, я не могу даже понять суть тех ощущений. Ибо только сердце может понять сердце, а интеллект только интеллект.

Я рассказал Элис всё. И её сердце почуяло беду.

— Но, Чарльз! — заплакала она. — Разве ты не видишь?! Это будет означать, что мы никогда не может быть женаты!

И, тогда в первый раз, я понял. Если бы только я мог осознать некоторые концепции этой любви! Я всегда знал что я потерял что-то прекрасное, когда я потерял любовь. Но какое это имеет значение? Я потерял Элис тоже, и я не мог вновь познать, что такое любовь.

Мне было очень грустно в ту ночь. Несколько часов мы спорили. Но я настолько ощущал себя избранником судьбы, что не мог отступить. Я был переполнен юношеским максимализмом, но чувствовал, что было бы трусостью отступить сейчас. Но это именно Элис осознала все аспекты вставшей передо мной проблемы.

— Чарльз, — сказала она, и ее губы приблизились к моим, — это не помеха нашей любви. После всего у нас будет любовь, на уровне разума, а не плоти. Мы будем любить, но забудем простое плотское желание. Я должна тоже пройти эту операцию!

И я не мог преодолеть ее решимости. Я хотел рассказать об опасности, о том, что я не хочу подвергать ее риску. Но, как это типично для женщин, она обезоружила меня обвинением в том, что я не люблю ее, что я не хочу ее любви, что я пытаюсь убежать от любви. Как я мог ей ответить, кроме безоговорочного согласия?

Но кто скажет, что такое любовь разума и возможна ли она? Что есть любовь? Красивая обертка для простой биологической потребности в размножении и распространении вида? И может ли существовать любовь без влечения плоти к плоти? Без эмоций, без страсти, любовь между двумя холодными интеллектами? Я не знаю… Я так и не узнал ответа…

Нет необходимости приукрашивать эту историю. Моя рука дрожит, и мое время на исходе. Скоро больше не будет меня, не будет больше моей истории, не будет человечества. Останутся только снег, лед и холод…

Три дня спустя я вошел в больницу Джона с Элис, держа ее за руку. Все свои дела я привел в порядок. Я настоял на том, чтобы Элис подождала, пока мне сделают операцию, прежде чем рисковать. Я голодал в течение двух дней и, опьяненный мечтами о будущем, потерялся в нереальном мире белых стен, белых одежд и белого света. Когда меня вкатили на каталке в операционную, уложили на длинный, тяжелый стол, на мгновение мой разум прояснился, и я в деталях запомнил аккуратную палату, сияющую белизной. Тогда я оказался под яркими лампами мягкого белого света, комната растаяла в туманной неопределенности, так ярко сверкали лучи света, отражавшиеся от отполированных до зеркального блеска инструментов. Мы с сэром Джоном пожали друг другу руки, точно прощаясь перед дорогой. Затем я почувствовала теплое прикосновения губ Элис к моими на миг ощутил жуткую душевную муку, которую позже не мог ни понять, ни описать. На мгновение мне захотелось вскочить с операционного стола, закричать, что мы совершаем преступную ошибку… Но чувство прошло, и я впал в некое оцепенение.

На мои рот и нос опустилось что-то с запахом эфира, голова закружилась и все поплыло перед моими глазами. Кто-то в белой маске пристально смотрел на меня, но я уже не понимал кто. Я изо всех сил рефлекторно дернулся, но тщетно — фиксация была надежной.

Перед моими глазами на черном фоне заметались бесчисленные огненные точки. Голову наполнял неясный гул, призрачные голоса звучали где-то на краю сознания. Я падал, плыл, растворялся в пустоте. Думаю, это были сны. Но я забыл их…

Я начал выходить из-под наркоза. Все было туманно, но я чувствовал, что рядом со мной были Элис и сэр Джон.

— Все получилось! — объявил сэр Джон, и Элис тоже говорила что-то, но я не помню что. Долгое время мы говорили о чем-то, я нес бред из тех, что обычно бормочут выходя из-под воздействия эфира, они подбадривали меня немного торжественно. Но через некоторое время я осознал тот факт, что они собираются уйти. Вдруг, бог знает почему, я осознал, что они не должны уходить. Что-то кричало в моей голове, что они должны остаться, и ничто не может объяснить этой странности, кроме как последующие события. Я начал уговаривать их остаться, но они лишь улыбнулись и сказали, что они собираются поужинать. Я пытался удержать их, но они любезно попрощались и, пообещав вскоре вернуться, ушли. Кажется, я даже немного всплакнул, как ребенок, но сэр Джон что-то сказал медсестре, а потом они ушли, а я уснул…

Когда я снова проснулся, моя голова была достаточно ясной, но отвратительная вонь эфира, казалось, пропитала все вокруг. В тот момент, когда я открыл глаза, я почувствовал, что что-то произошло. Я спросил, где сэр Джон и Элис. Я видел, как странное удивление на миг изменило черты лица медсестры. Но через миг ее лицо вновь стало маской бесстрастия. Она буркнула пару общих успокоительных фраз и сказала, что мне надо спать. Но я не мог спать. Я был абсолютно уверен: что-то случилось с ними, с моим другом и женщиной, которую я любил. Но все мои настояния не принесли пользы, медсестра молчала. Наконец, она вколола мне снотворное, и я снова заснул.

Два дня я ничего не слышал ни о сэре Джоне, ни об Элис. Я волновался все сильнее, но медсестра продолжала играть в молчанку. Все, чего я добился, было невнятной фразой о том, что они уехали куда-то, на два или три дня.

А затем, на третий день, я узнал правду. Сестры думали, что я спал. Ночная медсестра только пришла, чтобы сменить свою предшественницу, дежурившую днем.