Мюррей Лейнстер - Удивительные истории

Я не знал, что сказать, таким образом, я предпочел задать вопрос.

— И что, господин ученый? Какая там частота?

— …И длина испускаемой волны, — он вновь обращался ко мне торжествующе. — Это могло бы быть миллионными долями метра, или это мог бы быть один миллион метров. Или это могла бы быть любая длина на используемый нами линейке частот. Или вне её. Лишь мне, единственному в мире, удалось сделать правильные измерения.

Он засмеялся.

Или, скорее, он засмеялся и забрюзжал одновременно. Говорю тебе прямо, приятель, у тебя волосы стали бы дыбом от такого смеха.

— Полагаю, что все хваленые радиоэксперты умерли бы от зависти, если бы увидели мою аппаратуру, если бы поняли мои методы! Думаю, мои исследования произвели бы фурор. Лодж и Маркони [6] Сэр Оливер Джозеф Лодж (1851–1940) — английский физик и изобретатель, один из изобретателей радио. Гулье́льмо Марко́ни (1874–1937) — маркиз, итальянский радиотехник и предприниматель, лауреат Нобелевской премии по физике за 1909 год. пришли бы в восторг!

Я продолжал внимательно слушать, делая вид, что понимаю.

— Я измерил эти волны, что, конечно, означает, что я нашел приемник для них. Наш друг, пославший те-бяко мне, думает, что у него есть монополия на ультрачувствительные приемники. Мой приемник настолько чувствительнее, насколько колесико из механизма наручных часов деликатнее колеса телеги! И частота. Мне даже удалось преобразовать волны мысли в звук!.. В членораздельную речь!

И последние слова взорвали мой разум! Это было как вспышка молнии. Я даже начал заикаться, пораженный открывшимися возможностями, обладай я таким изобретением. Глаза мои полезли на лоб.

— Боже! — воскликнул я. — Вы подразумеваете, что та штука может услышать, что ты думаешь?

Проктор улыбнулся самой человеческой из своих улыбок.

— У тебя наблюдаются проблески разума, — объявил он, удовлетворенно. — Я подразумеваю именно это, — а затем он вновь начал вещать с видом библейского пророка. — Я подразумеваю, что ты должен возвратиться к банде ничтожеств, которая послала тебя, и сказать им, что бесполезно плести против меня заговоры, поскольку я могу услышать их мысли, могу залезть в их пустые головы. Я могу прочитать их грязные мысли! Вот так я узнал, что ты явишься сюда сегодня вечером! И то, что твое смертоносное оружие не заряжено! И… — тут он схватил меня и потряс, едва не сломав мне шею. — И я знаю… ты — свинья, даже теперь не знаешь, верить мне или нет, — тут он освободил меня и сорвал наушники. — Вот! — проревел он, напялив их на меня. — Вот! Послушай, и убедись!

Он подскочил к столу и начал нажимать кнопки и вертеть диски. Непрерывное жужжание и гудение звучали в наушниках.

И затем все и случилось…

Слушай меня внимательно. Я знаю, они объявили Проктора «чокнутым», но это был июль 1914 года.

Понимаете?

Внезапно я услышал голос (не в моей голове, а в наушниках), и этот голос, властный и с немецким акцентом объявил:

— Сербия будет сокрушена, потому что осмеливается не подчиняться. Франция должна быть завоевана, мы уже распростерли над ней свою длань. Англия предпримет последнее отчаянное усилие спастись. Но наши армии перемелют их как зерно на мельнице. И затем…

Проктор сорвал с меня наушники. Я походил на безвольную куклу, и я никак не мог прийти в себя. А безумный профессор схватил меня за руку.

— Ты слышал! — прогремел он мне в ухо. — Теперь иди.

Потом он толкнул меня к двери. И все…

Следующая вещь, которую я помню, пробуждение в больничной палате. Все это случилось в июле 1914-го, а очнулся я в конце августа в той самой больнице. Когда Проктор выталкивал меня из своей лаборатории, он случайно уронил с полки на пол бутылку злополучной супервзрывчатки. Нас с ним выкопали из-под руин. Проктор бредил о своей разрушенной машине, и это стало его путевкой в дурдом. Если почитать газеты того времени, то можно вспомнить, что Проктор хотел, чтобы я подтвердил его слова, но я не стал ничего говорить. Меньше скажешь, дольше проживешь.

Теперь вы знаете об этом деле все, что я знаю об этом. Я уже рассказывал эту историю джентльмену Джо, толковому адвокату, который знал все, чему только можно научиться в Гарварде, когда он был молод. Джо сказал, что, возможно, Проктор дурачил меня мощью замаскированного фонографа.

Возможно, он так и делал. Я мог бы думать так, если это случилось бы в сентябре, а не в июле 1914-го. Понимаете?

Мюррей Лейнстер

Читатель нашего журнала несомненно слышал и читал о теории Эйнштейна, которую многие используют в вычислениях математической модели таинственного «четвертого измерения». В этой повести наш автор дает чудесно реалистичную картину того, что четвертое измерение представляет собой. Падение в четвертом измерении — провал во времени. Две тысячи мужчин и женщин из мира современного бизнеса наблюдают проносящиеся за окном в обратную сторону тысячелетия, путешествуя во времена, когда Колумб еще не родился, а Манхэттен населяли индейцы. Современный небоскреб с электростанцией и оборудованием провалился в прошлое вместе с ними, но проблемы пищи и безопасности им приходится решать в новой для них, древней эпохе. Наконец они находят способ возвратиться, вернуть небоскреб на знакомый старый Мэдисон-сквер. Читайте и узнаете, как они сделают это.

Хьюго Гернсбек

Все началось, когда часы на Метрополитен Тау-эр пошли в обратную сторону. А дальше произошли ещё более странные события. Только что стрелки двигались вперед в своей обычной манере, неспешно отсчитывая часы и минуты. Вдруг сотрудники офисов, расположенных рядом с часами, услышали зловещий скрип и скрежет. Едва заметная дрожь волной прокатилась по башне. И стрелки двинулись… в обратную сторону.

Скрип и скрежет прекратились, вокруг башни воцарилась тишина. Один или два из обитателей верхних этажей в недоумении выскочили из своих офисов. Лампы горели и лифты работали. Все на первый взгляд было как обычно.

Клерки и секретарши вернулись к своим отчетам и пишущим машинкам, бизнесмены вернулись к планированию сделок и работе с потенциальными клиентами.

В это время Артур Чемберлен диктовал письмо Эстель Вудворд, своей секретарше-стенографистке. Когда катастрофа случилась, он на минуту умолк, прислушиваясь, а потом вернулся к прерванному занятию. Это было не трудно. Говорить с Эстель Вудворд для Артура было не трудно, но надо признать, что Артур Чемберлен, хотя и с трудом, но выдерживал чисто деловой характер отношений. Он в этот момент диктовал письмо своему основному кредитору «Гэри и Милтон, инк», поясняя, что их требование немедленной оплаты взятой им в рассрочку офисной мебели было несвоевременно и несправедливо. Молодой и начинающий инженер в Нью-Йорке никогда не имеет много денег, а когда он молод, как Артур Чемберлен, любит приятные компании и вечеринки, умеет сорить деньгами и не умеет экономить, тогда, разумеется, любые требования платить по кредиту вовремя, кажутся несвоевременными и несправедливыми…