Александр Тихорецкий - Три шага к вечности

Отъезд Тарновский скомкал. Мучительная, все усиливающаяся потребность в движении, скорости, свободе подстегивала, гнала, тащила; хотелось убежать, спрятаться, скрыться. Остаться одному, отлежаться, отплакаться, отболеть. Быть сильным, холодным, расчетливым сейчас слишком невмоготу, слишком тяжко, тошно, – все это будет, будет, но потом, когда-нибудь, а сейчас – прочь, скорее прочь отсюда!

Не останавливаясь, не глядя никому в глаза, оставляя клочья себя на колючках шепотков и взглядов, он выбежал из здания, прыгнул в машину, рванув с места, выехал со двора.

Наступало время обеденных перерывов, и узенькая, в три полосы улочка (горлышко бутылки), сбегающая мостом в южно-заречную часть города, была уже заполнена до краев. Тарновский ловко втиснулся в грузопассажирскую вереницу, двинулся вниз, к большой развилке, ведущей на север. Зная этот участок наизусть, до секунды помня интервалы светофоров, он преодолел его в полчаса и уже видел стеллу на выезде из Города, ленту трассы, когда сработал, залился колокольчиком безотчетный и безошибочный инстинкт самосохранения —за ним хвост. Хвост! Серебристая «Волга»! – вон она! Маячит в зеркале, ведет его уже несколько кварталов. Ведет дилетантски, топорно, уткнувшись наглым пижонским капотом чуть ли не в задний бампер.

Навыки, приобретенные в приснопамятные девяностые, сработали мгновенно. Подчиняясь внезапному и непреодолимому импульсу, оставляя позади предаварийный шлейф, шквал истошных клаксонов, он рванул на красный, свернул на перекрестке («Волга» дернулась следом, завязла, отстала), проехал несколько кварталов и юркнул в открывшийся двор какой-то многоэтажки. Затаился, отсчитывая последние сомнения, ожидая, – секунд через десять «Волга» мелькнула в проем глянцевой тенью, быстро проехала вперед.

Мысли забегали белками. Костик? Вряд ли. Чересчур оперативно, даже теперь, когда у него есть Широв. Тем более, никто не знал, чем закончится разговор – зачем оплачивать услугу, которая, может и не понадобится.

А, если не Костик, тогда кто? Кому и зачем мог он понадобиться? ДФР? Чушь! Их стихия – бухгалтерские ведомости и банковские проводки, к тому же, для слежки еще недостаточно оснований.

И самое главное – зачем? Он никогда не делал тайны из своих поездок, узнать его маршруты было проще простого. Тогда зачем следить, да еще так нагло, топорно? Вызывающе? Или это преследование, устрашение? И, опять-таки – зачем? Нет, что-то здесь не так.

С минуту еще подождав возвращения «Волги», так и не дождавшись, Тарновский снова вернулся на шоссе. И встретил ее там, на самом выезде, метрах в пятидесяти от автобусной остановки, —увидел еще издалека, чистенькую, нарядную, нестерпимо сиявшую зобастым пеликаньим профилем.

Он сбавил скорость, поравнявшись, медленно проехал мимо, надеясь рассмотреть находящихся в салоне. Но стекла были подняты (это в такую жару!) и тонированы; автоматически бездумно он проехал дальше, так же бездумно затормозил, заглушил двигатель. Мысли клубились роем, он будто плыл в темноте и невесомости. Что это? кто? И что делать? Может, просто – случайность, недоразумение? чья-то неудачная шутка – что ж теперь, муху из слона делать?

В кашу мыслеблудия вторглось изображение с сетчатки; две жрицы любви, стоявшие неподалеку, с равнодушным любопытством наблюдающие за происходящим, сложили сумбур вектором, ярким и злорадным. А и в самом деле! Сейчас поглядим, какой это Сухов…

Тарновский высунул руку в окно, сделал приглашающий жест, обе девушки, как по команде, синхронно-неторопливо направились к его машине. На какой-то миг, в ослепительном сиянии майского полудня они показались ему юными, прекрасными, сделалось неловко, пробрало жалостью и раздражением.

– Здравствуйте, красивый господин, – одна из девушек, брюнетка, облокотилась на открытое окно, выставила грудь, едва прикрытую декольтированной блузочкой. Вторая, блондинка, тоже крашеная, помоложе, остановилась поодаль, неестественно улыбалась.

– Я – Надя, она – Анжела, – хрипловатым голосом представилась брюнетка. – А вас как звать?

– Его не надо звать, он сам приехал, – блондинка качнулась и визгливо расхохоталась. Обе были навеселе, держались нарочито развязно и независимо.

– Вы очень вовремя приехали, – не обращая внимания на подружку, сообщила брюнетка, – мы как раз свободны.

Тарновский с сомнением посмотрел на нее, на ее подружку, но желание покончить с неизвестностью возобладало. Он достал из портмоне купюру.

– Девушки, вот деньги. Я хочу, чтобы вы узнали, просто узнали, кто сидит вон в той машине.

В глазах брюнетки мелькнуло темное, подозрительность, и Тарновский поспешил добавить:

– Нет-нет, вы (вы! о, Господи!) не подумайте, – это у нас с друзьями игра такая, развлечение. Мы переодеваемся и по описаниям пытаемся узнать друг друга. – подозрительность сменилась брезгливостью, он быстро проговорил, опустив взгляд: – Я хочу, чтобы вы описали мне этих людей; сделаете, и – деньги ваши.

– Мы постучимся, а нас оттуда – баллончиком, – брюнетка скептически прищурилась, покивала головой. – Нашел дурочку за три сольдо.

Она уже поняла, что Тарновский не отстанет, и решила поторговаться. Блондинка, заскучав, отошла в сторону.

– Да нет же, это исключено. – Тарновский добавил убедительности в голос. – Сделаете, как я сказал, получите еще столько же.

Огоньки подозрительности еще тлели, девушка попыталась изобразить независимость.

– А сколько их там?

– Двое, – соврал Тарновский.

– Ну ладно, – брюнетка выпрямилась, в окне появилась рука, – давай свои деньги, игрок…

Будто делая одолжение, она снисходительно забрала у Тарновского купюру, виляя бедрами, направилась к «Волге». Пройдя шагов десять, вдруг развернулась, пошла обратно. Наклонившись к окну, обдав смесью винных паров и мятной резинки, понизив голос до конспиративного шепота, спросила:

– Слушай, а если меня зафрахтуют, тогда что?

Тарновский замер, пораженный сочетанием грязи и почти детскими, наивными интонациями; хаос мыслей готовно сложился пошленькой конструкцией.

– Ну, тогда ты сможешь точнее их описать. – он осекся, поймав ее взгляд, спазм стыда транслировался мурашками. Да, что это с ним сегодня!

Брюнетка молча отвернулась, зашагала к «Волге»; он смотрел на худенькую спину, лопатки, выпирающие под блузкой, проклинал сентиментальность.

Дистанция между девушкой и машиной сокращалась, вот уже осталось пятьдесят метров, двадцать, десять, – будто не выдержав пытки, взбрыкнув, взревев двигателем и поднимая клубы пыли, «Волга» рванула с места, отъехала метров на двести вперед и остановилась. Гордая, сияющая, будто новогодняя игрушка, –завороженно, отрешенно Тарновский смотрел, как девушка возвращается, что-то бормоча, неловко оступаясь на камнях. Он снова чувствовал себя стариком, больным, беспомощным, жалким.