Александр Тихорецкий - Три шага к вечности

– По нашему законодательству, Костя, это можно сделать только с моего согласия.

– Я знаю это, Саша, – в голосе Кости послышались нотки превосходства; словно делая ход в игре, он тут же продолжил: – Гена готов выписать мне доверенность на право управления.

– И это тоже только через меня, – Тарновский не удержался, поддался вспышке раздражения, заговорил зло, рублено: – Все – через меня. Во всяком случае, я могу заявить отвод всем вашим этим писулькам, этой вашей филькиной грамоте! Я Гену не видел три года, кто может поручиться, что это он сам все зарядил-подписал? Что это не голимый развод? не оформлено тупо по украденному паспорту? И видео я не верю, и скайпам разным; а к заграничным нотариусам у меня и вообще доверия нет – за бабки заверят все, что хочешь. Так что, если ему так приспичило, пусть поднимает свою орденоносную задницу и стартует сюда! И объясняется, и подписывается, и крутится здесь сам, собственной персоной! И, кстати, он еще гражданин? паспорт-то этот самый у него еще есть? Если нет – тогда я вообще не понимаю, о чем мы здесь разговариваем!.. – ух ты! Пузырьки адреналина взбивают кровь, летит голова – уже и забылось, как это бывает.

Он посмотрел Костику в лицо, тот спрятал взгляд. Ого! Угроза? Так, ладно, уткнуться в ежедневник, корябать какие-нибудь каракули – пусть думают – пометки по делу.

Костик заговорил снисходительно, терпеливо, не поднимая глаз:

– Саша, Саша… – после эскапады Тарновского его голос, негромкий, неторопливый казался шепотом. – Пусть все тысячу раз так, пусть ты тысячу раз прав. Дело же не в документах, дело – в справедливости.

Ага! Ты мне еще про вечные ценности расскажи!

– А ты кто такой, чтоб про справедливость рассуждать? Святой? Господь Бог? – Тарновский чуть не задохнулся от ярости. – И с чего ты взял, что Гене нужна справедливость? Или так теперь называются деньги? В любом случае, я никому и ничего не должен!

– А Гена считает по-другому, – тихо проговорил Костя. – Поэтому, Саша, я здесь, поэтому и разговариваю от его имени. Назвать тебе сумму?

Тарновский едва сдержался – вот тебе и парвеню. Неожиданно гнев трансформировался в ясную и холодную злость. Он нарочито потянулся, покачал головой.

– Не надо.

– Тебе не интересно?

– Вопрос поставлен некорректно, Костя. – Тарновский с удовольствием почувствовал (работает! работает интуиция!) растерянность собеседника. – Понятие «интересно» не для этого случая. Какая бы сумма не была названа, я не хочу это обсуждать. Я не торгуюсь, Костя. Тема закрыта.

Злость съежилась, попятилась, теперь он смотрел на Костика с любопытством, даже с некоторой жалостью. Тот напустил глубокомысленный вид, закинул ногу на ногу. Ну, что ты еще там задумал, парламентер хренов?

– Я услышал тебя, Саша, – Костик произносил слова степенно, многозначительно, будто и в самом деле участвовал в каких-нибудь межправительственных переговорах. – Тогда вынужден предупредить: будет предпринят ряд шагов, которые сделают работу «МегаЛинка» невозможной.

Так. Как по бумажке говорит. Заучил, гаденыш!

Тарновский улыбнулся, через силу разжал губы.

– Кем же это, позволь узнать. И что за шаги?

Ну, давай уже, вещай, вольный каменщик, раскидывай сети словоблудия!

– Неважно, Саша. – Костик снова упрятал взгляд. – Первый уже сделан, результат ты должен был узнать уже сегодня. Будут и другие, поверь, арсенал большой.

Сегодня? ДФР? Вот скотина!

– Но это же все туфта, Костя! – улыбка Тарновского стала ледяной. – Я отобьюсь на раз!

– Может, отобьешься, а может, и нет. – Костик вздохнул, в который раз завел глаза к потолку, и Тарновскому захотелось немедленно, сию секунду выбросить его из кабинета. – Это еще как пойдет, страна у нас какая – сам знаешь. И делать нечего – бизнес твой прикрыть. Хочешь, расскажу, как будет? Придет проверка, за ней – другая, обложат тебя со всех сторон. Оформят выемку, арестуют счета – пока отбиваться будешь, доказывать, что не верблюд, посыплются твои контракты, и теперешние и будущие. Кто же с тобой дело иметь захочет, если контора твоя под колпаком? Себе дороже! И потом как будет – тоже вилами по воде, – изъять-то легко, а вот вернуть… Так что задумайся, Саша!

Тарновский слушал молча, чувствуя левым виском тяжелый взгляд Широва. Страховка? Ну-ну…

Ободренный его молчанием Костик разошелся.

– Это сейчас ты такой, «железный Алекс», Тульский Токарев, – он говорил, откинувшись в кресле, щурясь, будто кот на солнце, – а случись что, никто палиться ради тебя не станет, все отвернутся. Я людей наших знаю хорошо, насмотрелся. А потом – что же, бегай со своими справками, опровержениями, тряси перед мордами – и ни хрена все равно не добьешься! Ну, может, посочувствуют, повздыхают, кто поприличней, но на этом – все! Ты, конечно, кинешься туда, сюда, из кожи полезешь, развернешь деятельность, но годы-то, годы-то – уже не те. Да и конкуренты в затылок дышут, и жизнь на месте не стоит – свято место, как известно… – он красноречиво развел руки, замолчал.

В комнате повисла тишина. Секунды отслаивались лепестками, бледные, измятые, изломанные тисками разговора. Тарновский пристально, в упор рассматривал Костика – лицо у того странно пожелтело, словно налилось парафином. Блеф на вдохновении или позиция силы? И как быть в этой ситуации? Ладно, устроить мордобой никогда не поздно, сейчас главное – побольше узнать. Итак, момент истины?

– Я одного не пойму, Костик. Если у вас с Геной все тип-топ (черт бы побрал эти арго!), зачем ты все это мне рассказываешь? Или у тебя какие-то другие предложения?

Костик встрепенулся, лицо дрогнуло радостью. Необходимость угрожать, шантажировать, запугивать (какая безвкусица, анахронизм!) отпадала за ненадобностью; наконец он оказывался на излюбленном поприще – интриг и обмана. И напрасно Широв делал ему какие-то знаки, остановить Костика в такие минуты было невозможно.

Предложения? Конечно же, есть! И пусть Тарновский забудет все, что сказано до сих пор, – он, Костик, для того и приехал, чтобы это предотвратить. Ведь он всегда – видит Бог! – всегда был на стороне Тарновского! Даже тогда, когда деревья были большими, а они с Геной – друзьями и компаньонами.

Просто, когда Гена обратился к нему, он, Костик, не стал сразу его «посылать», а благоразумно решил выслушать. И в самом деле, какой прок от того, что он закроет дверь? В таком случае Гена запросто найдет кого-нибудь еще (а таких, сам знаешь, сколько!), и наверняка этот кто-то будет посговорчивее, и наверняка совсем не так лоялен к Тарновскому. И тогда уже поздно будет что-то предпринимать, вероломный план Гены заработает, и он, Костик, уже никак не сможет помочь Тарновскому.

Поэтому он и решил поиграть с Геной, на свой страх и риск. Слушал его, поддакивал, притворился, будто согласен и будет заодно. Вот сейчас Тарновский этот план и услышал, и он, Костик, очень даже понимает, как ему это все неприятно. Но, предупрежден – значит, вооружен. И, кроме того, у него, Костика, есть и другой план, который он придумал, и который призван раз и навсегда поставить жирную точку в этом гнилом деле. И, если Тарновский хочет, он расскажет его немедленно, забив на осторожность и конфиденциальность – они же друзья, верно? (Будто со стороны, Тарновский видел себя, благосклонно кивающим). И видит Бог, он, Костик, готов в лепешку расшибиться, чтобы все так и оставалось, ведь, он хорошо помнит, кому обязан своим благополучием и вообще всем-всем (и снова – тонкая улыбка, благосклонный кивок).