Магдалина Шасть - Трупы в озере

Нет, не все чувства Яничкин уничтожил. Отвращение осталось… и тревога гнилая. Но с некоторых пор едва-едва заметные зачатки радости появились. И виновата в этом она – Бэха! Крутая, лихая тачка!

Анна неторопливо приоткрыла дверь автомобиля. Невольно залюбовалась своим отражением в дорожном зеркале. Ну, хороша же! Хороша! Сексапильная, неспешная, с королевскими замашками. Молодая женщина села за руль, наслаждаясь комфортом. И машина у королевы кайф! Климат-контроль, анатомическое сидение с боковой поддержкой, панорамная крыша… Вау! Хорошо, до визга! Где-то отдалённо, с немою надеждою, молодая женщина отметила в себе едва заметные отголоски удовлетворения. Третий месяц она на своей личной Бэхе катается – третий месяц непередаваемого щенячьего восторга!

Ну, восторгом это не назовёшь, конечно, но самовнушение и глупой корове вреда не сделает, а умному человеку и вовсе польза.

Доктор вставила ключ в замок зажигания, манерно выгибая палец. Кто она? Обычный врач из анатомички? Бывшая местная давалка, которую таскали по кустам алкаши и вонючие нарики? Унылая вдова, ухаживающая за больной мамой? Нет. Анна Михайловна Яничкина – Богиня. Не больше. Не меньше. БОГИНЯ. И ТАК будет всегда.

Пожалуй, стоит сказать покойному Яничкину «спасибо»! Анна завела машину и неспешно тронулась с места. Домой. Дома ЭТА!

– Ну, как она? – сиделка Света, симпатичная девушка с грустными глазами, пожала плечами.

– Уколола, как Вы сказали. Спит.

– Прекрасно. Света, ты молодец. Сама-то как?

– Не очень. Тошнит меня что-то.

– Тест сделала?

– Две полоски.

– Поздравить или…?

– Анна Михайловна, с чем поздравлять? Я же не замужем.

– Детский сад, Света. 21 век. А ты всё под мужика подстраиваешься. Есть мужик или нет – какая теперь разница? Ты – ГРАЖДАНКА! Паспорт тебе выдали, как члену общества, голосовать можешь, сексом без обязательств заниматься. Феминизм! Демократия. На меня посмотри. Я десять лет замужем была. Думаешь, жила? Нет. Я СЕЙЧАС жить начала. Только-только. Вот ещё крысу старую в последний путь провожу, – Анна пренебрежительно кивнула в сторону материной спальни.

– Зачем Вы о маме так? Неужели не жалко? – Света с ужасом в глазах попятилась. Её всегда коробило отношение Анны к матери. Циничное. Непочтительное. Валерия Егоровна не подарок, конечно. Но у старухи Альцгеймера, оттого и характер испортился. Анна-то должна ЭТО понимать, со своим высшим медицинским.

– Света, – когда Анна Михайловна смотрела на неё ТАК, ранимая Светкина душа улетала в самые пятки. Было что-то пугающее в этих двух женщинах: матери и дочери… Странное. И страшное, – Давай объясню, – Анна уже миролюбиво улыбалась, – Вот, допустим, есть апельсин. А я буду тебе говорить, что это яблоко. Как это по-твоему? Честно?

– Ну… наверное, не честно. Не знаю.

– А что же ты мне предлагаешь – врать? В угоду твоим принципам патриархальным? Я считаю свою мать крысой, потому и говорю, что она крыса. И я люблю эту крысу, между прочим. Поняла? – Света ничего не понимала, но на всякий случай молчаливо кивнула в знак согласия. Неплохие, в общем-то, деньги, которые приходили ей на карту, дважды в месяц, с завидной регулярностью – отличный повод заткнуться и не лезть в хозяйские взаимоотношения. Светлана вряд ли бы задержалась у Бессоновой дольше недели, если бы не Аннины деньги. Очень странная семейка. Очень, – Ладно, иди домой. Отдыхай. Завтра жду, как всегда. И если аборт делать решила, не затягивай. Договорюсь с гинекологией.

– Спасибо, Анна Михайловна.

Бессонова возлежала на ортопедической кровати, как барыня. Официально мать страдала болезнью Альцгеймера, но Анна всё чаще замечала у родительницы признаки и вовсе пугающего психического недуга. Хуже всего, что шестидесятилетняя женщина в остальном была вполне здорова и отдавать Богу душу явно не торопилась. Некогда эрудированная и остроумная доктор наук регулярно творила неподвластные разуму вещи, поэтому дочь всё чаще прибегала к фармакологическим препаратам с седативным эффектом. Но препараты помогали лишь кратковременно. И сейчас эксцентричная мадам предсказуемо проснулась. Она всегда просыпалась, когда Анна приходила. Чувствовала.

– Принесла? – вот так, без «Здравствуйте» и «Как дела?».

– Мама?

– Мля, принесла?! – поставленный голос Валерии Егоровны, с агрессивными, командными нотками, уже набирал свою силу.

– Мам, ну, как я тебе принесу? – Анна скинула сарафан и осталась в одном нижнем белье. Она равнодушно потянулась за халатиком. Огромный розовый шрам во всю спину заметно уродовал её красивую, точёную фигурку. Воспоминание из недалёкого прошлого. Из недалёкого, очень жестокого прошлого.

– Вырезала и принесла. Что сложного, я не пойму? Что, млять, сложного? Мать просит! ТВОЯ мать просит.

– А пошла ты! – покойный супруг Яничкин всё-таки сделал для нелюбимой жены доброе дело. Эмпатичная и доброжелательная Анька изменилась. В сущности, ей плевать на материны заскоки. Надо будет, она злую крысу скотчем обмотает. Как в прошлый раз. Насилие? Может быть. Зато весь вечер было тихо, – Уродина. Как можно человечину жрать? А? Вот, скажи мне! КАК? Да ещё ГНИЛУЮ человечину. Меня тошнит от тебя!

Выжившая из ума мать уже который день требовала от Аньки трупное сердце на ужин. Трупное! Даже курей, сдохших от болезни, не жрут. Нормальному человеку подобная дичь никогда в голову не придёт. А тут ТАКОЕ. Альцгеймер. Ну-ну.

– Сука ты, сука, – захныкала Егоровна по-стариковски, впадая в неистовое детство, – А Анька когда придёт?

– Ой, млять! – доктор застегнула халат и равнодушно вышла в прихожую. Повертелась перед зеркалом. С некоторых пор молодая женщина старалась максимально обращать на себя внимание и отмечать любые изменения восприятия.

Красивый халатик и пуговички красивые, а какие красивые руки! Ногти короткие, аккуратные, с деликатным маникюром.

Анна знала, ЧТО её ТОГДА спасло. Красота! Была бы страшненькая, гнить бы бабе молодой в холодном канализационном коллекторе, с бутылкой из-под дешёвого вина в заднице. Женщина поёжилась. Эмоции той суровой мартовской ночи накатили на неё с пугающей силой, – Мама, я котлеток пожарю, как ты любишь! Слышишь меня? – в спальне заворочались. Тревога улетучилась так же быстро, как и пришла. Было и было. Мало ли, что с неосторожными девушками в жизни случается. Главное, что всё ЭТО позади. А впереди только радость и счастье. Да, именно так: радость и счастье!

Хочет глупая крыса человечины. Спятила совсем. Так почему бы не соврать? Свинины в холодильнике навалом. Был свин – станет гражданин. Отвратительно.

– Будем с тобою сегодня Петра Петровича пробовать, – патологоанатом улыбнулась своей находчивости. В самом деле, почему б и не подыграть? Хочет мать мяса, организм требует. Всю жизнь Валерия Егоровна подчинённых поедом ела. Вот и лютует теперь. Без человечины.