Илана Чубарова - Смежная зона. Фантастический роман

У Дюмана был пациент, Денидурган фон Д., мир которого представлял собой железный ящик размером с туалетную комнату с зубоврачебной бормашиной внутри. При этом снаружи по ящику будто кто-то все время долбил молотками. В земной жизни большой чиновник, примерный семьянин, не пьющий, не курящий, был образцом успеха и благополучия. Там этот мужчина 40-ка лет через две недели стал выглядеть на 60 и умолял отключить его от капельниц, чтобы дать умереть. Пока этот вопрос обсуждался на большом Совете, однажды ночью все капельницы оказались отключенными. Расследование велось с привлечением госструктур, и виновного нашли. Оказалось, что одна из лаборанток когда-то давно, будучи его студенткой, была в него влюблена, и вот теперь, узнав о невыносимых мучениях своего бывшего возлюбленного, пошла на преступление, чтобы его спасти. Ее тогда оправдали, но из лаборатории уволили.

– … заболел. – Иола прошептала так тихо, что Дюман не расслышал.

– Что?.. Кто заболел?

– Виен, мой брат.

Слезы снова покатились по щекам девушки, но уже без рыданий, просто, как вытекают из родников реки.

– Когда?

– Сегодня утром.

Иола очень любила брата. Они рано потеряли родителей и долгие годы были друг для друга семьей. Виен не был связан с лабораторией, но жил недалеко от больничного городка. Он писал натюрморты и пейзажи, а зарабатывал на жизнь, чем придется. Иола верила в его талант и пыталась продавать его картины. Несколько пейзажей висели здесь, в ее спальне. Дюману они нравились, но немного смущали; ему казалось, что через них брат Иолы подглядывает за ее интимной жизнью.

– Ты уверен, что я никогда не смогу стать визитером?

О Боже! Скольким людям, потерявшим родных, она изо дня в день объясняла то, о чем сейчас спрашивает Дюмана!.. Но разве может он сейчас сказать ей «нет»?

– Не знаю… Мы еще раз пройдем все пробы и тесты, если есть хоть малейшая возможность…

Они оба понимали, что эта утешающая ложь недорого стоит. И она перебила:

– Если бы ты мог стать его визитером?! Я через тебя всегда бы знала, что с ним там.

– Кого бы ни прикрепили к нему визитером, ты узнаешь.

– От родственников могут скрывать неприятные детали.

– Я прослежу, чтобы у тебя были полные отчеты….

– Ты! Пожалуйста, ты! Я хочу, чтобы это был ты! Это очень важно!

– Ко мне уже не прикрепляют новеньких, ты же знаешь… У меня уже максимальная нагрузка, а график посещений и так урезан до минимума.

– Если ты попросишь, они сделают исключение!

Дюман понимал, чего ему будет стоить это нарушение правил. Визитеры не имеют права выбирать себе подопечных. Это один из основных законов лабораторной этики. Он уже прикинул цену, которую ему придется заплатить за это нарушение. Но он также знал, что пойдет на все, чтобы стать визитером брата Иолы. Он знал это даже раньше, чем она его об этом попросила.

– Последние несколько дней мы провели вместе. Я чувствовала, что с ним что-то произойдет, но не знала, что именно, – Иола уже не плакала, смотрела на одну из картин брата и теснее прижималась к Дюману, – Виен очень много писал. Опять поссорился со своей Катришей из-за какой-то ерунды. Но раньше он переживал из-за их ссор, а тут просто работал, как ужаленный, даже не замечал ее отсутствия. Эти работы очень отличались от прошлых. Я должна тебе их показать. Виен говорил, что его картины стали с ним разговаривать. И знаешь, что они ему сказали?

– Что-нибудь… о смысле жизни и любви.

Иола не оценила этого осторожного юмора. Сейчас и впрямь было не до юмора.

– Они сказали ему, что… не нужно строить смежное пространство.

– Смежное пространство?.. Понятия не имею, что это.

– Я тоже. Но сегодня, когда ты мне рассказывал о землетрясении у Мирта и про гипноз Замата, я все время думала об этом смежном пространстве! Значит…

– Думаешь, они как-то связаны?

– Уверена. Поэтому ты мне должен рассказать про все твои подключения после Замата.

Любица обрабатывала отчеты визитеров левого крыла для пересылки их в аналитический и статистический отделы. В связи с загрузкой врачей-визитеров, им давно разрешили писать отчеты вольным стилем. А на последнем Совете даже приняли решение перейти на диктофонный режим.

Когда-то к каждому врачу было прикреплено по 20—25 больных, 3—4 подключения в день было нормой; каждого больного врач посещал не реже раза в неделю, при написании отчетов визитеры еще пытались сами анализировать, разрабатывали экспериментальные исследовательские программы и имели даже официальные выходные. Но количество больных увеличивалось, врачей, способных к подключению, не хватало; визитеров искали уже среди людей, далеких от медицины и психологии. В последнее время поиски шли даже среди студентов и пенсионеров. Совсем недавно в числе визитеров оказалась четырнадцатилетняя девочка. Комитет по защите прав несовершеннолетних выразил протест. Но ситуация была критическая. Смертность среди больных МВК была крайне низкой. А приток новых больных все возрастал. На одного работоспособного визитера приходилось уже до 200 больных, 7 подключений в день без выходных. Но даже при таких перегрузках у большинства пациентов слишком редкие визиты врача вызывали дополнительный синдром эмоционального дефицита. А новых больных просто не к кому было прикреплять. Немудрено, что такую рутину, как отчеты, стали перекладывать на рядовых сотрудников.

Любица легко справлялась с этими обязанностями, ей даже нравилось прослушивать с диктофона и записывать истории встреч в других мирах. Она оказывалась как бы причастной ко всем подключениям и перемещениям и, не испытывая на себе физических нагрузок, окружила миры визитеров внутренней комы романтическим ореолом. Их жизнь казалась ей приключенческим сериалом, а своя, однообразно протекающая по одному и тому же распорядку, в одних и тех же декорациях, представлялась скучной и безрадостной. А, собственно, чем ее жизнь отличается от жизни одного из больных МВК? Возможностью раз в год поехать в отпуск и сменить одни декорации на другие? Наличием нескольких «живых» людей в ближайшем окружении? Но общение с ними было настолько ситуативно-деловым, поверхностным, что больные МВК, чьи беды и радости становились ей известны через отчеты, казались более близкими друзьями, чем весь персонал больничного городка.

Лур заглянул в дверь, широко улыбаясь:

– Найдется для меня пара минут?

– Конечно! – Лур был вторым после Дюмана визитером, кто работал с первых дней организации лаборатории, когда только обнаружили саму возможность подключения к больным. Самых первых заболевших считали впавшими в летаргический сон, никакой связи с ними не было, и они спустя какое-то время умирали. Открытие возможности подключений принесло доктору Бранбардту, основателю лаборатории, Нобелевскую премию, а больным и их родственникам – надежду. Но после того как заболевание перешло в форму эпидемии, многие стали ставить под сомнение пользу такого открытия, поговаривая, что, не будь никаких подключений, может, было бы лучше: ну, умер человек и умер, а теперь что делать с таким количеством полутрупов? Правда, так говорили только те, среди родных и близких которых еще не было заболевших.