Петр Ингвин - Зимопись. Книга пятая. Как я был невестором

Меня лишним весом не нагрузили, но минимум три солдата всегда находились поблизости. Похоже, на той стороне меня вновь возведут в статус ровза (то есть, конечно, найдут некий аналогичный), и ошейник наденут, чтобы не сбежал. А по исполнению миссии – сожгут. Почему нет? Кто помешает?

– Видите уступ? – Вскинутый красный рукав командирши указал вверх. – Там сделаем остановку.

У солдат прибавилось сил. Всегда проще что-то сделать, если виден конец пути. Копать от забора до заката – неэффективно.

Ветер усиливался. Облака неслись над землей гораздо выше нас, хорошая видимость позволяла разглядеть внизу воинство, возглавляемое Верховной царицей. Где-то среди них, окруженные царберами, остались Юлиан и Тома со всей разросшейся свитой. Если поход затянется, им предстоит стать настоящими пленниками. А если меня раскроют…

Неправильно. Экспедиция состоялась, и вместо «если» можно смело говорить «когда».

Лучше об этом не думать.

В долину отправили не армию, как грозилась царица, а три десятка царберов. Их не выбрали из окружающих, а вызвали специальным сигналом. По зову прибыло отдельное соединение, вроде спецназа в обычных войсках. Представить страшно, что они умеют, если даже простых царберов никаким местным оружием не возьмешь. Теперь, иногда поглядывая на командира, они штурмовали гору в указанном мной направлении.

Возглавляла отряд святая сестра, она двигалась одной из первых. Сапожки из мягкой кожи хорошо держались на камнях, ножны с мечом постукивали, отпущенная на свободу накидка развевалась, впервые открыв для меня нижнее одеяние сестер. У сестры Вероники, как нам ее представили, кольчужные элементы защищали голову, грудь и часть спины, они прикрывали кожаную защиту, из-под которой выглядывала обычная тканевая одежда. Кольчуга, без сомнений, была стальной, как и меч сестры Вероники, потому что бронзовый клинок, будь он такой формы, просто не выполнит свою функцию – спасать жизнь владельца и губить чужие. Поверьте мне, как усердному кузнечных дел подмастерью.

Сестре Веронике можно было дать лет двадцать, не больше. Командирские взгляд и голос совершенно не портили лица, которое с первой секунды внушало безграничное доверие. Обаяние сочилось из каждой черточки, большие глаза одновременно требовали сдаться и звали на подвиги, а невообразимые ресницы работали опахалами, овевая негой и вызывая неясное томление. В кино сестре Веронике доверили бы главные роли – играть искусительниц и совратительниц. Напарница главного героя, девушка Бонда, мечта поэта, да вообще любого мужика – вот такая она, сестра Вероника. Мерилин Монро, только брюнетка. Собственно, Монро, когда звалась Нормой Джин, тоже блистала отнюдь не светлой шевелюрой. Но и символом женственности в то время не была. Сестра же Вероника была им в полной мере, о чем говорили неустанно зацеплявшиеся за ее достоинства взоры царберов.

Каменный уступ, указанный сестрой Вероникой как место привала, находился недалеко от вершины и состоял из нескольких выдающихся вперед покатых карнизов. Привал превратился в ночевку. На высоте ветер пронизывал неизвестным внизу холодом, люди ежились, но дисциплина оставалась отменной – на осыпающихся карнизах вырос пусть некультяпистый, но вполне жизнеспособный лагерь. Вместо палаток сооружались небольшие навесы, в скалы вбивались бронзовые клинья с отверстиями, продетые в них веревки становились страховкой сидевшим на краю пропасти бойцам.

– Всем спать, – распорядилась сестра Вероника и села рядом со мной.

То ли чтоб не сбежал, то ли чтобы советоваться.

Советы молодой командирше не понадобились. Распределив часовых, она привязала себя к колышку с проушиной, свернулась калачиком и мгновенно отключилась.

Я тихо поднялся.

– Стоять! – Из закутанной фигуры вылетел тонкий клинок и замер у моей шеи.

– Я по надобности.

Взгляд замершего лица смягчился, испепеляющий огонь погас.

– По малой?

Я кивнул.

– Отвернись и делай. – Сестра Вероника снова закуталась. – С места не сходить.

– Как скажете.

Я не стал артачиться. Так же как ерепениться, хорохориться и выкобениваться. Или стал. Точное значение слова, которе я бессознательно употребил, мне неизвестно. Например, вместе со всеми реальными и виртуальными знакомыми я под словом «нелицеприятный» подразумевал что-то гадкое и отвращающее, а любой филолог с удовольствием разъяснит, что правильное значение нелицеприятности – беспристрастность и справедливость. О, святые Яндекс и Гугл, как же трудно без вашего карманного всезнания.

Итак, без всякого артаченья и прочего выкобенивания я приступил к делу. Обрыв, конечно, это обрыв, да и то, что соседка вроде бы не смотрит (хотя – поди проверь) – это хорошо. А как объяснить боевой тетке, привыкшей к райским условиям низин, что справление малой нужды вблизи лежащего соседа и сильный ветер – понятия иногда совсем не совместимые? Ну и ладно, плевать, у меня приказ. Перед тем, как что-то сказать, нужно думать, а если отдается команда – тем более. Я только слегка повернулся, чтобы горячая струя летела куда угодно, только не на меня. И уже представлял анекдотический разговор, что просто обязан был состояться:

«Дождь?» – «Нет. Ветер».

Крутой ответ остался незадействованным. Выглянув, святая сестра поморщилась и снова свернулась в комок, обратившись в смесь личинки и мумии. Казавшаяся плотной накидка от холода не спасала, навес беспощадно трепало, а ночь только начиналась. Сестра Вероника сделала нужные выводы, и когда я закончил, и последовал новый приказ:

– Ложись со мной. Если попробуешь дотронуться до оружия или без разрешения подняться, скормлю волкам.

– Как скажете, – объявил я, соглашаясь сразу и без раздумий.

Опять приснопамятное: «Один индеец под одеялом замерзает, два индейца под одеялом не замерзают».

Едва я присоседился к жертве обстоятельств в лице морозов и меня, как жертва решила не выглядеть жертвой.

– Не так, – объявила она, разворачиваясь кл мне лицом.

Пришлось устроиться к ней спиной. Сзади меня словно обтекла и впитала мягкая губка, сверху накрыла и завернула накидка, и через несколько минут у нас синхронизировался теплообмен, обрадовавшийся новым мощностям.

А вот глаза лучше сразу закрыть, чтобы не выдерживать десятков завистливых взглядов. Но душа болела: зачем оставлять неподготовленных людей на морозе, если существует простое решение, только что подтвержденное практикой?

– Вообще-то, всем желательно сбиться в кучу, – громко сообщил я. – Здесь можно замерзнуть.

– Мы и так замерзли. – Сестра Вероника прижалась ко мне еще теснее.

– Я имею в виду – насмерть.

– Если кто-то заболеет, у меня с собой есть средство против простуды. Но никто не заболеет, царберы не зря всю жизнь тренируются.