Алиса Буйских - Петля Мёбиуса

– Но зато, становясь совершенными, гэмиус очень много знают и умеют. Они практически никогда ни в чём не ошибаются. Всё просчитывают, очень хорошо всё организуют, ну, и живут, по сути, вечно. Ведь всегда могут создать ещё одного инсанали и потом слиться с ним, обновив себя таким образом. Считается, что быть гэмиус престижно. У них интересная жизнь, практически бессмертие, – как-то невесело подмигнул мальчугану Арне.

– Нет, всё равно – нет! А чем они вообще занимаются, гэмиус?

– Руководят всем. Некоторые взаимодействуют с уннумет, подсказывая, что делать, и направляя. Иногда помогают никшчэра, но не за просто так… Следят за городами, я не знаю, чем они ещё заняты.

– А их много? Гэмиус?

– Да нет, наверное. Стоящих у власти никогда не бывает много.

– Какая мерзость – слепить своё тело из трупа и получить бессмертие, – негодовал Нита.

Арне пожал плечами.

– Я рассказал тебе то, что есть, ты должен знать правду.

Нита тяжело вздохнул и стал смотреть на чёрные ветви деревьев, качающиеся над ними в неярком лунном свете. На тёмно-синем небе клочками серой ваты застыли облака. Луна освещала местность не хуже фонаря. Не по-летнему холодный ветер шумел листвой, раскачивая стволы высоких сосен. Мальчуган думал о своём сожжённом селе, о матери, об Ате и не заметил, как крепко заснул.

Ему снилась бесконечная тьма с острыми ярчайшими искрами, обжигающими глаза. В душе постепенно нарастало чувство пустоты – холодной бездны, распахнутой перед ним, как развёрстая пасть. Оттуда тянуло сквозняком и тленом. Неслышным пузырём обволакивала всё вокруг хрустящая тишина. Только тьма – непреходящая, изначальная, только тишь – извечная, непоколебимая. Нита висел в абсолютной пустоте, и ледяная тоска когтистой лапой сжимала его сердце, ему казалось, что он умер, умер много лет назад, ещё даже и не родившись.

Пузырь звенящей тишины, сомкнувшийся вокруг него, вдруг лопнул, ворвавшись в уши запредельным, ужасным криком, разрывающим барабанные перепонки, вынимающим душу. Нита тоже кричал и падал, падал в эту развёрнутую бездну и ничего не мог поделать. Он сжался в комок, обхватив себя руками, и летел в бесконечную темноту, где только редкие мелкие огнистые росчерки позволяли осознать весь ужас этого полёта. Какой-то частью себя он понимал, что спит, и хотел проснуться, но не мог. Мрак и тьма затягивали его всё сильнее. Тело Ниты задрожало и начало исчезать в звенящей густой угольно-чёрной бездне, поглощавшей его, уносящей прочь, туда, где каждое мгновение было лишь звеном в бесконечной цепи других таких же, туда, где нет и не было начала и конца. Бездна замыкалась сама в себя.

Нита проснулся, как всегда, рано, после ночного кошмара ему было как-то не по себе. Золотисто-розовое утреннее небо, подёрнутое лёгкой дымкой, проступало сквозь паутину веток. Птицы вокруг отчаянно гомонили, приветствуя утро. Лёгкий ветерок шевелил траву. Арне спал, по-детски подложив ладошки под щёку, укутавшись в свой плащ и укрыв голову капюшоном. Его длинные чёрные с небольшой проседью волосы, перехваченные толстым ремешком с замысловатым узором, растрепались и лежали, словно отдельно, большой лохматой копной. Мальчуган внимательно рассматривал лицо спящего человека. Спокойное, благородное, даже суровое, немного вытянутое; длинный крючковатый нос совсем не портил его. Интересное лицо исполненного достоинства, уверенного в себе человека. Молодое, выразительное и мужественное, не слишком красивое, но с правильными чертами: в нём чувствовались немалая воля, твёрдость и рассудительность. И только сейчас Нита заметил, что лет Арне не так уж много, меньше, чем ему показалось вчера в темноте. Только сеть мелких морщинок, паутинкой разбегавшаяся от глаз, да странного цвета желтоватая кожа, будто долгое время находившаяся на солнце, старили его.

«Кто он вообще такой? Откуда взялся? Зачем я согласился пойти к нему в ученики? Он ведь вчера так ничего и не рассказал о себе. Только наводящими вопросами вынудил меня рассказать почти всё, что случилось. Значительно больше, чем я сперва собирался. Как так?» Теперь ясным солнечным утром паренёк не совсем понимал, что с ним произошло ночью.

Точно почувствовав, что на него смотрят, Арне пошевелился и открыл глаза. Нита быстро отвёл взгляд, словно испугавшись, что его застали за чем-то плохим.

– Ну что же, доброе утро, Нита! Хорошо, что всё хорошо! – произнёс Арне, вставая и подсаживаясь к мальчугану. – Сейчас позавтракаем, и в путь.

Тот ожесточённо пытался раздуть угли потухшего за ночь костра.

– А куда мы пойдём?

– Как решили вчера, в город, – изумлённо взглянул он на ученика. – Или ты передумал? Разве что-то изменилось?

– Нет, просто я хотел узнать, как мы туда попадём? Ты знаешь дорогу?

– О, я знаю множество дорог! – рассмеялся Арне, и морщинки весело разбежались от его глаз. – Давай, быстренько собирайся, путь нам предстоит неблизкий, а сегодня к вечеру нам желательно оказаться за городскими стенами.

Они перекусили вчерашним хлебом и сыром. Допили всё молоко, набрали вместо него воды из ручейка.

Путники шли в лесу по одному Арне понятным приметам. Тут не было тропинок, но пареньку почему-то казалось, что там, где они идут, тропа есть. Идти было довольно легко, деревья расступались, словно бы указывая им дорогу.

– Арне, а расскажи мне ещё про бродящих в темноте, про никшчэра?

– Что же тебе рассказать про них? – улыбнулся Арне.

– А вот мне всегда было интересно: никшчэра – они зачем нужны? Они-то что делают?

– Никшчэра… – Арне немного помолчал. – Они выполняют очень важную задачу.

– Похищают людей!

– Да что у тебя за страхи?! Эти – убивают, эти – похищают, эти вообще – сжирают! – захохотал Арне так громко, что птицы взлетели с деревьев, потревоженные шумом, – где ты такого набрался вообще?

– Так у нас все так говорят, – смутился Нита. – Их же потому и зовут бродящими в темноте, что они по ночам приходят и детей похищают, а те уже и не возвращаются никогда.

– Давай я тебе попозже расскажу, когда до города доберёмся, а теперь лучше ускориться.

Нита попытался ещё спрашивать, но скоро довольно быстрый темп ходьбы и сложные условия пути отбили у него охоту разговаривать. Тем более что Арне большей частью просто отшучивался и вёл мальчугана напрямик через чащу, ориентируясь неизвестно по каким приметам. Тем не менее через несколько часов, преодолев два довольно глубоких оврага со сплошными зарослями на склонах и почти непроходимый бурелом между ними, они выбрались из леса на опушку.

Стоял ясный солнечный день. По васильковому небу неспешно плыли барашки облаков. Перед ними раскинулся широкий луг. Шмели жужжали над огромными, как настоящие колокольчики, фиолетовыми цветами. Пёстрые бабочки танцевали в воздухе свой замысловатый танец, а многоголосое птичье пение буквально оглушало после угрюмой тишины сумрачного леса. Невдалеке, словно высунувшийся из-под земли гриб, торчал огромный скальный выступ. Островерхий, точно лоснящийся, камень одиноко возвышался среди густых зарослей травы. Казалось, он случайно затерялся в этой далёкой от гор местности. Туда они и отправились. Вблизи оказалось, что камень совсем не одинок. Это была целая груда валунов, громоздящихся друг на друге, словно набросанная неведомой мощной рукой. А над всеми, только и видимая с опушки леса, торчала огромная чёрная, словно отполированная глыба. Она была круглая, как шар, и такая же гладкая. Ни время, ни дожди, ни ветер не смогли оставить на её поверхности свои следы.