Лихобор - Проект «ХРОНО». Право выбора

Голос старика дрогнул, он высморкался и, утерев глаза тыльной стороной дрожащей морщинистой руки, замолчал. Милиционер, внутренний мир которого и так за последние дни трещал по швам, не находил себе места. Вечер выдался душным, но парня бил сильный озноб.

– Но ведь это…. Немцы, они, тоже зверствовали, жгли, убивали, война… – попытался он неуверенно возразить.

Голос деда Архипа был чуть слышен:

– Оно, конечно… Сергей, сука она, война. Ой, какая, скажу я тебе, сука! Может и немцы свирепствовали, но я что видел, то и рассказываю тебе. От немцев в эту войну мы хлебнули лиха, почитай обезлюдило Чернево, поубивало мужиков, поранило. Кто вовсе сгинул, а кто потом от ран и увечий уже дома помер, на перечет все, кто вернулся, а сколько ушло-то…. Да ты, вона, и сам на памятнике, у сельсовета, прочитать можешь, сколько семей без мужиков осталось. Но то на войне, тама или ты, или тебя, что уж говорить, сам служил, понимаешь. А немцы… Что они к нам полезли, то не ведомо мне, сказывали, сам слышал, что если бы не они, то Сталин сам бы войной на них пошел. Но то, опять-таки, бабка на двое сказала, пошел бы или не пошел он на немца войной, а что было, то было. Но что бы раненых, да пленных убивать, то не видал я такого. В первую Германскую, точно такого не было. Там мы своих раненых собирали, и немчуру с ними, и лечили их, разницы не делая, а немцы, наших тоже. Плен-то, он во все времена горек был, но после войны наши мужики пленные от немцев вернулись почитай все. А в эту войну, кто в плену германском цел остался, еще и многие в лагеря угодили, а оттуда, хорошо, если из пяти один возвращаются, уж ты мне поверь, на своей старой шкуре проверил. В Гражданскую… да было…. Озверел в ту пору народ! И у меня на душе грех есть, стрелял пленных. В бою-то сгоряча, когда пули свищут, да пушки палят, и не смотришь, поднял, кто руки или нет. Штыком в живот, да дальше побег! А и потом, злоба была великая, уже и не в горячке, было… убивали… он бывало, на коленях ползает за ноги тебя хватает, Христа с Богородицей поминает, воет, детками и матерью заклинает, а ты ногой оттолкнешь, винтовку вскинешь, и в упор… Страшно было, Сережа, ой, страшно! Не с пустого так, а от того что слепила глаза нам ярость и кровь! Бывало, выбьем красных с городка какого или сельца, находим наших пленных… замученных. У кого погоны на плечах вырезаны, у кого кишки выпущены, а ты с ним, с покойным, третьего дня только из одного котелка ел, махоркой делился. А уж что они с священниками, али с теми же докторицами творили, то тоже, не стану и рассказывать. Поверь уж, после такого я бы и сейчас не сдержался… а немцы… что немцы, мы тут, в Чернево, почитай всю войну жили, от немцев беды не видели. Может, на отшибе село оказалось, но то факт. Может, где-то и зверствовали, но что знаю то и говорю. А то, что Овражки спалили, то, сам понимаешь, отчего приключилось такое. Местные, оно ведь все живы остались, хотя лиха хлебнули полной чашей, в зиму без крыши над головой остаться…

У Сергея внутри, было пусто и темно, в голове шумело, стучала в висках кровь. Он словно не здесь был. Почувствовал, что его теребит за рукав дед.

– Что?

– Спрашиваю, когда теперь за дело возьметесь? Ась? – дед кивнул вниз и чуть в сторону.

В плену своих мыслей, милиционер, не сразу понял, о чем старик спрашивает, потом встрепенулся:

– Завтра Андреич с пасеки приедет, с вечера и приступим.

До дома Головкиных, они добрались в начавшихся сумерках. Во дворе с нетерпением уже ждал Матвей, попытавшийся всучить участковому ведерко смородины, но Сергей, замахал руками и скорым шагом заспешил к дому где, наверное, заждалась жена.

****

Тяжело и хрипло дыша, Василий отвалился на спину, запрокинув на подушке голову подбородком вверх. Вот ведь… не зря говорят: «Седина в бороду, бес в ребро». Переводя дух, Лопатин улыбнулся, оказывается» бес» этот, совершенно необязательно плох, подл и мелок. Несмотря на приоткрытые оба окна, в светлице было жарко и душно. Одеяло давно они свалили на пол, а простыня сбилась в какой-то невообразимый ком. Наташа приподнялась на локте, склонила голову чуть на бок, отчего волосы почти закрыли ее лицо и положила горячую ладонь ему на грудь. А потом, чуть согнув пальцы, как кошка, выпускающая из подушечек когти, легонько надавила на его кожу ногтями. Василий прикрыл глаза и не стал сдерживать протяжный, сладострастный стон. Женщина наклонилась и принялась быстро и жарко покрывать его грудь поцелуями, а потом обхватила руками, закинула ногу на бедро и прижалась к телу щекой. Он опустил голову и встретился взглядом с сияющими глазами любимой женщины.

Что еще нужно для счастья? Самое главное, когда вот так, мягким теплым солнцем лучатся счастьем ее глаза! Подарила судьба на склоне лет радость такую. Андреич, поднял руку, запустил пальцы в густые Натальины волосы. Она как кошка прищурилась и издала похожий на мурлыканье легкий стон. А ведь дюжину дней назад он, наливая очередной стакан самогона, думал сквозь пьяную пустоту в душе, что жизнь окончена. Думал, пойти в сарай, закинуть на балку вожжу и сунуть в петлю, дурную, седую голову! Дурак… где были его глаза, его уши, когда он встречался с ней в магазине? А ведь давно засматривался… По всему выходило, что если бы не последние события, повернувших с ног на голову всю его жизнь, то и этого, запоздалого счастья, не было. С Натахой все было не так, как когда-то с женой. Наверное, потому что молодость их пришлась на трудное послевоенное время. Да и воспитаны были по-старому… Лопатин помнил, как долго ухаживал за Верой, как она первое время их близости дико смущалась и ничего-то у них не получалось. Потом первоначальная страсть, быстро превратилась в рутину, когда главное было сделать все побыстрее, пока дети не проснулись. И сделать «это», без всяких непонятных изысков, когда просто повернуть жену на бок со спины, уже казалось чем-то неестественно новым. Когда им исполнилось уже лет по сорок, жена как-то заявила, что «мы уже старые так часто этим заниматься» и редкая их близость, превратилась совсем во что-то механическое, когда оба получали удовлетворение за считанные минуты и тут же засыпали, отвернувшись спинами друг к другу. Потом страшное известие о гибели сына просто убившее жену, ее болезнь. Тот год, у Василия прошел как в ужасном бреду, когда он метался по врачам и видел, как стремительно угасает Вера. А потом… он заливал пустоту и обиду на судьбу, самогоном. Только одно светлое пятно в жизни, не давали ему полностью уйти в алкогольный мрак – дочка Машенька. Особенно все стало плохо, после отъезда дочери на учебу в Смоленск. Ветшал дом, разваливалось хозяйство, опускались руки.

А потом вдруг все резко изменилось, когда…

– О чем задумался, милый? – Наташа заметила, что его рука остановилась, а глаза погрустнели.